Кошмары

Я снова встретился с ним на заседании Научно-гуманитарного комитета в Берлине. Он сидел напротив меня, в компании миссис Инес Сикл и комиссара полиции мистера фон Трескофф. Он снова пил, курил и очень внимательно слушал лекцию. Речь шла о том, как Хиршфельд[35] жестко определил одних индивидов как гомосексуальных, а других – как гетеросексуальных; научная часть этого вопроса была, по всеобщему признанию, решена, оставалось лишь сделать практические выводы. Я мало пообщался с бароном тогда, но все же помню, что он мне сказал, когда мы забирали наши пальто из гардероба:

– Эти джентльмены думают, что все так просто, но поверьте мне – есть такие случаи, что требуют какого-то другого объяснения.

Далее, как я знал, Фридель долгое время жил с одной дамой в Стокгольме, что обрела известность, исполняя забавную и неуважительную интермедию по мотивам «Ханны Пай» Августа Стриндберга. По сути, та же история, что и с артисткой-Медеей, но тут барон играл полновесную роль в представлении, что само по себе выход на новый уровень сложности.

Позже Езус был замешан в каком-то скандальном деле в Вене, в ходе коего публично был унижен. Об этом почти не упоминалось в газетах, и я почти ничего не знаю – только и слышал, что из-за того случая родственники внезапно оборвали с ним все связи, и он, продав все имущество, уехал в Америку.

Год спустя я случайно услышал его имя в редакции немецкой газеты «Ла Плата» в Буэнос-Айресе. Я спросил о нем и узнал, что барон Фридель полгода работал журналистом. До этого он успел побывать мажордомом на ранчо в Аргентине. Совсем недавно кто-то еще видел, как он работал кучером в Росарио. Тем не менее его там больше не было, и теперь он бродил где-то в Парагвае.

Именно там я снова нашел его при очень примечательных обстоятельствах. Но сначала мне нужно немного рассказать о людях, решивших объявить Парагвай Землей Обетованной. Это странное сообщество – настолько странное, что кто-то должен написать об этом книгу.

Как-то раз оно привлекло человека, который ненавидел евреев и считал Германию слишком прогрессивной, – рыжебородого горлопана с безумными голубыми глазами. «О, вам бы понравился доктор Ферстер!» – заявил однажды мой друг, адвокат Филипсон. Его правда – такого, как Бернхард Ферстер, оценишь хоть бы и за радужную наивную веру в несбыточный идеал, равно как и за непрошибаемую искреннюю тупость. Возможно, не он один такой, а все, кто, презрев дом, отправляются искать утопию где-то там, за морем.

Элизабет Ферстер-Ницше, худосочная жена-интеллектуалка доктора, уехала вместе с ним. Она вернулась в Европу спустя много лет и после его смерти рылась в бумагах своего великого брата, играя в оставленную Пифию и удивляя безобидных граждан словами «Да мой брат – сам Ницше!». Мыслитель мертв, и нет никого, кто мог бы спасти его от этакой сестринской любви; а там, в Парагвае, все еще возмущены ее отъездом. Ну что ж, вестимо, там народ темный – не питает никакого уважения к гордой жрице, служащей в своем храме в Веймаре. Рассказывают о ней всякие гадости, надо же. Впрочем, и ее рыжему муженьку тоже достается – говоря о нем, люди обычно смеются, но со слезами на глазах. Ну еще бы, идея Новой Германии в земле обетованной, свободной, огромной, великой! Как лихо этот фантазм заставлял шестерни того дурня вращаться! Но жизнь-то все расставила по своим местам – наступил крах, а за ним и смерть.

Он был их лидером. Они понаехали из Германии – за ним, с ним и после него. Графы, бароны, аристократы, офицеры и сельские сквайры, они были странной компанией. Это были люди, которые хотели вернуться к старым обычаям. Германия, какую они когда-то любили, стала слишком современной – прямо как Америка.

Мне пришлось видеть однажды в Парагвае одного гусарского ротмистра, который рыл колодец. Возле него стоял его друг кирасир – руководил. И у обоих не было ни малейшего понятия о том, как роют колодцы, они играли, словно два мальчика, которые хотят прорыть дыру через весь земной шар. В другой раз я зашел как-то в лавку и спросил коньяк; в ответ на это мекленбургский граф продолжал спокойно сидеть на стуле, весь в чтении допотопного номера немецкой газеты.

– Налейте мне коньяку! – повторил я. Он даже не шелохнулся.

– Тысяча чертей! – крикнул я, теряя терпение. – Подайте коньяк!

Только тогда он все же нашелся с ответом, обеспокоенный моим криком:

– Вот бутылка. Обслужи себя сам!

Они драгоценны, эти люди из мертвого времени, застрявшие посреди первобытного леса. Правильно это или нет, но они питаются за счет богатств, которые привезли с собой, влача жалкое существование за счет скромного сельского хозяйства и скотоводства. Все они – как дети, и именно такой жизни они хотят. Было бы смешно, не будь так грустно. Впрочем, им не занимать гостеприимства – вас примут, будь вы немец, француз, англичанин, испанец или итальянец. Все рады видеть вас в качестве гостя на своих одиноких ранчо. Совершенным незнакомцам – только лучшее, и с вами там обращаются по-королевски. На самом деле, они были бы очень счастливы, если бы вы вообще никогда не уезжали.