Кошмары

– Как пожелаете! – продолжал адвокат. – Но вы согласитесь с нами, прежде чем мы перейдем к другому, что мы и эту тему изучили основательно и судили вас по справедливости. Все это, как нам теперь кажется, едва ли свидетельствует в вашу пользу, скорее дает окончательное объяснение вашей чрезвычайно феноменальной внешности. Господин дель Греко, не хотите ли прочесть несколько газетных вырезок, которые вы сегодня извлекли из портфеля? Зачитывать все заняло бы слишком много времени.

Лейтенант, который занимал крайнее место с левой стороны зеленого стола, начал:

– Среди студентов мюнхенской художественной академии в 1910-м году вспыхнула творческая эпидемия. Молодые люди дюжинами пили эфир. Для многих из них эти забавы закончились смертью.

– Извините! – перебил его Эрвин Эрхардт. – Я хотел бы задать госпоже Стуйвезант пару вопросов. Смею ли я надеяться получить ответ?

– Несомненно, – кивнула женщина.

– С чего началась эта эпидемия, вам наверняка хорошо известно. Говорят, что именно вы и стали причиной?

Госпожа Мари пожала плечами:

– Бывало, что я принимала эфир. Впрочем, как и любой другой наркотик. И весьма вероятно, что некоторые из студентов просто были рядом в эти моменты. И тем более вероятно, что после этого они сами попробовали эфир, а потом предлагали его своим друзьям.

– В наших документах, – продолжал инженер, – можно найти целый ряд таких случаев, и к тому же, как вы сами говорите, практически с каждым наркотиком. Сами вы, госпожа Стуйвезант, не страдали ни от алкогольной, ни от наркотической зависимости. Вы оказались невосприимчивы даже к таким тяжелым средствам, как мескалин, опиум и героин, которые всегда вызывают зависимость. Но очень много людей, которые видели, как вы принимаете эти наркотики, слышали ваши рассказы об этом или читали про них в ваших книгах, пробовали сами и попадали в зависимость. Некоторые из них умерли, кто-то попал в тюрьму, кто-то наложил на себя руки. То, что было для вас лишь случайным ощущением, которое, однако, доставляло вам удовольствие, оказалось для других смертельно опасным. Граф Тхун, что побудило вас принять опиум?

– Одна из книг нашей очаровательной гостьи, – тихо ответил граф. – Я не жалею об этом. Я знаю, что я не больше чем человек, в самом общем смысле. Я знаю, что дойду по этому пути до конца и конец будет трагическим. Тем не менее я ни о чем не жалею. В том, что случилось со мной, я не обвиняю ее.

Женщина в сером внимательно посмотрела на него:

– Что вы курите, граф? – В голосе ее звучали нотки благодарности.

Граф Тхун вздохнул:

– Это сущее проклятье. Мне удается раздобыть только индийские препараты за умопомрачительную цену.

– Я заметила, – сказала Мари, – потому и спрашиваю. У меня как раз есть лучший китайский опиум, я пришлю его к вам в номер, граф! – Она улыбнулась. – Или, возможно, это следует расценивать как попытку подкупить судей?

– Мы не ваши судьи, – сказал доктор Левенштайн. – Существует лишь один человек, у которого есть право вас судить. И вы уже довольно скоро услышите его имя! Прошу, продолжайте. – Последнее было адресовано чтецу.

Дель Греко взялся за другой листок:

– Здесь собраны все вырезки из газет, журналов, брошюр и книг, которые рассказывают нам все об искусстве госпожи Мари Стуйвезант. Все они преподносят эту тему с разной интонацией и окрашивают в разные цвета, однако все сходятся в одном – удивительном влиянии, которое имеет ваше искусство. И едва ли найдется художник, способный создать нечто более губительное. «Даже через поколения, – говорится здесь, – человек не обретет способность не поддаваться этому яду. Очарование этого искусства заключается в том, что оно легко переносит в миры, которые, как сказал бы Шиллер, «боги милостиво отгородили от нас, ибо там царят ночь и кошмары», но не показывает нам дорогу назад. Все в нем естественно, нет ничего противного природе. Это догма, и, кроме того, красивая догма. Нельзя отрицать, что в сочинениях госпожи Стуйвезант, как, согласно данным записям, и в ее поступках, все прекрасно, и эта красота настолько очевидна, что не каждый может легко избежать ее. Итак, читатели со всего света, и в особенности молодежь, пьют это искусство, пьют жадно, и отрекаются от привычной повседневности и бросаются на поиски неизведанного. К сожалению, противоестественное само по себе отвратительно. Красоту ему может придать только магическое облачение в искусство, коим располагает одаренная художница, но в исполнении простых искушенных оно остается отвратным. Они преследуют блуждающий огонек, бегут с радостными возгласами прямо в болото в слепой вере, что найдут там нечто прекрасное, а вместо этого утопают в нечистотах. Каждый учитель школы, каждый преподаватель университета, каждый судья засвидетельствовал бы разрушительные последствия этого искусства, если бы только сам не был полностью поглощен им.

– Госпожа Стуйвезант, – начал доктор Эрхардт, – согласны ли вы, что эта критика верна?

Она ответила: