Старец тряхнул седой главой. Нет, не станет он обрушивать гнев на того человека, что прибудет со словом Сиона. Он-то уж точно не виноват. Кроме того, он принесет благую весть, нужную всем для поднятия духа. Иедония решил даже не допытываться, в чем была причина всех проволочек и задержек; наверняка какая-нибудь распря, интрига, неустойка – такое не раз случалось и в его родной общине за все эти годы. В Иерусалиме все могло так же обстоять, ведь и там, в большем количестве, жил народ иудейский, как и здесь, в Иебе. Люди ссорятся и воротят носы по пустячным подчас поводам – нет, он ничего не хотел об этом знать! Старцу хотелось лишь с благодарностью принять то, что ниспошлет Иерусалим, и не спрашивать, почему весть пришла столь поздно. Посланника он примет как князя, да благословит его как самого царя, если бы тот пришел сюда, ведь это был человек из самого Иерусалима!
– Захвати своих факельщиков! – крикнул старец своему сыну и махнул рукой в ночь. – Лодка Урии вот-вот причалит. Встреть его хорошо, того мужа, коего послал нам Господь! Спровадь его наверх и дай ему комнату дочери твоей Мибтахии, ибо она есть лучшая во всем доме; ублажи его щедро едой и питьем, подай ему вина сидонского – того, что наливал я Азарму. Ежели он утомлен, уложи его в постель – в таком случае завтра я с ним поговорю.
И вновь Иедония смотрел вниз, на реку. Он видел воинов с факелами и в переулках, у стен; видел их и на берегу. Узрел причалившую лодку, услыхал крики мореходов.
Ночь стала прохладнее; старый Иедония почувствовал мороз, поднял плащ свой и укутался в него. Потом он услышал голоса внизу, на улице, узнал голос сына своего:
– Сюда, сюда, сюда! Наконец-то вы здесь!..
Вот и он – гонец иерусалимский! Иедония, сын Гемарии, ниспослал тотчас кроткую молитву Яхве, Отче Небесному. Факельщики остались стоять внизу, перед домом, не став расходиться. Тут и там стали отворяться двери; народ – что мужчины, что женщины – стал высыпать на улицы. Гонец иерусалимский прибыл – значит, конец пятилетнему трауру!
Иедония ждал.
Вот его сын Махсея повел гостя наверх; вот велел ему приготовить ванну. Омовение это – как долго могло оно продлиться? Вот он дал ему поесть и напиться – гонец подивился, что здесь, на самой дальней границе империи, можно было вольготно испить финикийского вина, как и в самом Иерусалиме, – вина из Сидона, из великого дома Хабдалы бен Эльятона!
Иедония услышал шаги на лестнице, ведущей на крышу. Тяжелую поступь сына он хорошо знал. Но за ней другая, более легкая… идет, идет гонец иерусалимский!
Старец поднялся, пошел навстречу ему. Он расправил плечи, прижал гостя к себе, поцеловал. Разве он таким образом не одарял лобзанием сам великий Сион?
Махсея представил гостя отцу: Иехил, сын Овадии, из колена Сефатии, родом же из Вифании. То был бородатый мужчина, рослый, еще молодой и худощавый. Он был самым младшим членом Верховного Совета, посланным лично первосвященником Йоханааном.
Иехил стал вести речь о том, как прошло его путешествие сюда. Багой и Азарм дали ему все необходимые свидетельства, и персидские чиновники на этих землях помогали ему все как один – отдавали в распоряжение лошадей и верблюдов, усадили на корабль, шедший по Нилу. Везде в этих землях гонец находил ночлег и угощение.
Сотник Махсея расплылся в самодовольной улыбке:
– Да, наше слово что-то да весит – отца моего Иедонии и народа иудейского в Иебе!
Старец попросил гостя рассказать об Иерусалиме. Как, например, выглядит новый храм, построенный Эзрой и Неемией по возвращении иудеев из вавилонского плена? Он и сам знал как, ведь Махсея рассказывал ему о том не раз и не два, равно как и сотник Осия, дважды побывавший на священной земле. Но теперь Иедонии хотелось услышать все снова из уст того, кто жил в Иерусалиме.
Иехил, сын Овадии, в точности описал ему, как выглядит храм снаружи и каково его убранство внутри. Меж тем Махсея повелел слугам принести новый кувшин и наполнить чаши золотым вином Сидона.
Гонец взял свое подношение и спросил у старца:
– А ты почему не пьешь?
– С месяца таммуза, четырнадцатого года царствия Дария, с того черного дня, когда египтяне… – повел заученную уже речь Иедония.
– Знаю, знаю! – резко перебил его Иехил. – С того дня вы не пьете и соблюдаете пост, не умащаетесь елеем и не прикасаетесь к своим женщинам. Но теперь возрадуйся, старче, первосвященник и Верховный Совет иерусалимский послали меня сказать тебе, что трауру вашему конец. Возвращайтесь к женам своим, умащайте плоть и пируйте от души. Наполни же чашу, Махсея, сын Иедонии, и выпей со мной, и отец твой пусть не робеет!
– Благодарю тебя, – дрогнувшим голосом откликнулся Иедония, – безмерно тебя я благодарю. Так и знал – ты привезешь нам дозволение на строительство храма.
В это мгновение ночь всполошил женский крик – высокий, пронзительный, звучно разносящийся с соседней кровли. Вот как звучал он: