Кошмары на улице Купчинской

— Что тут понимать? С ее слов выходит, что вы поймали девушку на дороге, обманным путем затащили ее в автомобиль, совершили попытку изнасилования. После чего она, воспользовавшись вашим отсутствием, попыталась скрыться от вас на вашем же автомобиле, спасая свою честь и достоинство. И находилась она при этом в состоянии крайней необходимости, что исключает состав преступления в ее действиях и говорит о наличии такого состава в ваших. Мог быть и второй вариант, когда ваш автомобиль с включенным двигателем начал самопроизвольное движение в результате случайного включения рычага автоматической коробки передач. Но и в первом, и во втором случае никакого угона нет, а есть лишь покушение на изнасилование с вашей стороны.

— Что? Какое достоинство? Какая там честь? Какое изнасилование? Что вы мне тут втираете? Проститутка она и воровка! И двигатель у меня был выключен.

— Я вам здесь не втираю, а ответственно заявляю: насиловать нельзя никого, а проституток тем более — их купить можно, что усиливает вашу ответственность. А был ли у вашей машины запущен двигатель, выяснить невозможно — свидетелей нет. Покупатели ночного киоска не установлены, а продавец ничего не видела. Все неустранимые сомнения, согласно закону должны быть истолкованы в пользу подозреваемого и обвиняемого. Любой адвокат, даже Глеб Осипович, развалит это дело в пух и прах. Между тем, Воробьева может обратиться по совету того же Глеба Осиповича в прокуратуру, и запросто привлечь вас к ответственности за сексуальные домогательства и покушение на изнасилование. Все доказательства налицо. Многочисленные гематомы, ссадины на теле Воробьевой и порванная одежда — произведенные либо в результате аварии, либо вашими руками насильника. Прокурор может расценить это как угодно. А, учитывая, что в прокуратуре трудятся в основном женщины, исход дела изначально предрешен не в вашу пользу по причине их солидарности по этим вопросам. Кроме того, вас, скорее всего, привлекут к уголовной ответственности за заведомо ложный донос по обвинению в угоне непричастного к этому лица, на основании тех доводов, что я привел выше. И тогда ваше дело, Сеня — труба. Но не расстраивайтесь: по — первому разу дадут условно. Хотя конечно судимость будет.

— Это что же получается? Я пострадал, у меня угнали машину, разбили ее, и меня же будут судить?

— Все возможно под луною. Закон хитрая вещь.

— Вы мне что не верите? Я же пострадавший.

— Я вам, Сеня, верю. И как юрист и как человек. Но во избежание осложнений лучше это дело закончить примирением. И мне проблем меньше, и вам хорошо. У меня показатель в работе будет — преступление раскрыто, преступник как бы установлен, но потерпевший его простил. И вы избежите ответственности.

— Да я согласен. Хотя и не понял ничего. Мне бы только с этой Воробьевой деньги за ущерб получить.

— А это, пожалуйста, через суд в гражданском порядке.

— Знаю я эти суды. Три года проходишь и толку никакого. У нее же ни работы, ни имущества. Что с нее получишь?

— О чем тогда сыр — бор? Простить надо девушку и впредь ездить аккуратнее.

— Нет, такого я не прощу. Я ее лучше грохну.

— А это еще одна статья — угроза убийством. Впрочем, я этого не слышал. Странный вы человек. Кошек жалеете, а девушку убить готовы.

— Кот другое дело. Кот не царапается, кот метит вассалов.

— Опять вы за свое.

— Что же мне делать? Может что посоветуете, Александр Валентинович?

— Воробьева вам за ущерб хоть что — нибудь предложила вообще?

— Предложила такое, что лучше бы не предлагала. Сказала, что ничего у нее нет, но может расплатиться сексом.

— Ну, Сеня, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Берите с нее что предлагает. И дело прекращаем за примирением. Пишите заявление.

— Издеваетесь, товарищ дознаватель?

— Я принимаю все возможные меры по окончанию расследования. Давайте так договоримся: дело я все равно прекращу — судебной перспективы здесь нет. Но Воробьевой скажу, что дело готовлю в суд. Напугаю капитально. Пусть нервничает и расплачивается как может. Вот бумага — пишите заявление и можете быть свободны. Будут вопросы звоните. Телефон прежний — 02.

Семенов обреченно, под диктовку Дюжева написал заявление о прекращении дела и с понурым видом покинул кабинет.

— Позовите мне Воробьеву, крикнул ему вдогонку Дюжев.

— Вот так, Серомышин, надо расследовать преступления. Нечего тут рассусоливать по два месяца. Учись, браток.

— Методика мне, Саша, в целом понятна. Дай только я с Воробьевой сам закончу разговор.

— Действуй, Сережа. Пугани ее для верности и получи согласие на прекращение дела. Это требование закона.

— Мне можно зайти? — заглянула в дверь Воробьева.

— Заходи, детка. Сергей Клавдиевич с тобой пообщается — мой заместитель. А я вас оставлю ненадолго — в туалет схожу. После очных ставок, Серомышин, всегда освобождай желудок — мой тебе профессиональный совет.

— Меня теперь посадят, Сергей Клавдиевич? — пропищала Воробьева, когда Дюжев вышел.