Кошмары Серебряных прудов

— А вы кто? — вдруг спросил его Макс.

— Я-то? — хохотнул мужик. — Хозяин здешний. Муж Пелагеи. Борисом зовут. Филиферовичем.

— Оч-чень п-приятно, Б-борис Ф-филиферо-вич, — заикаясь, произнес Макс.

— Чего-то у тебя с речью плохо, братец, — заботливо покачал головой мужик. — Может, тебе к Пелагее пойти полечиться?

— Н-нет, — продолжал заикаться мой старый друг. — Эт-то у м-меня в-временно. 3-замерз.

— Бывает, — не стал спорить мужик. На протяжении всего этого разговора он как-то ловко и очень настойчиво теснил нас обратно к крыльцу. Нам оставалось лишь пятиться. Когда мы поравнялись со входом в дом, дверь распахнулась. По ступенькам сбежала Жанна.

— Ребята, я все. Пошли?

Я оглянулся. Рыжего мужика нигде не было.

— Пошли, — мигом исправилась речь у Макси-Кота.

— До свиданья, Пелагея, — помахала рукою стоявшей на крыльце колдунье Жанна.

— Спасибо! — крикнули мы с Максом.

— Заходите, если чего! — прокричала нам вслед она. — Дорогу знаете.

Дверь захлопнулась. Едва мы вышли в переулок, Жанна с волнением сообщила:

— Я рассказала ей про Толяна. Ну, естественно, только о том, что он вернулся.

— А она? — спросил Макси-Кот. Жанна, совсем как Пелагея, насупила брови и голосом Пелагеи произнесла:

— А я что говорила.

— И все? — удивился я.

— Все, — кивнула Жанна. — Больше Пелагее почему-то на эту тему разговаривать не захотелось.

— А мы с ее мужем познакомились, — похвастался я.

— Пелагеиным мужем? — изумилась Жанна. — Разве он у нее есть?

— Оказывается, да, — кивнул я. — Зовут Борисом Фелиферовичем.

— Рыжий, одноглазый и без уха, — перечислил особые приметы мужа колдуньи Макси-Кот.

— Но это же Барсик, — охнула Жанна. — Вы что, надо мной смеетесь?

— И не думаем, — очень серьезным тоном изрек Макси-Кот. — Но это не главное. Вот. Поглядите.

Он раскрыл перед нами ладонь. На ней ярко поблескивала под лучами солнца диковинная шестиугольная золотая монета.

— Откуда? — не мигая, разглядывала монету Жанна.

— В сарае на топчане нашел, — принялся объяснять Макси-Кот. — Видимо, этот гном-миллионер все-таки что-то посеял от своих миллиончиков.

— Выходит, Толян не врал, — прошептала Жанна.

Взяв в руки монету, я начал внимательно ее разглядывать. Ни разу таких не видел.

— Как ты думаешь, — посмотрел я на Макса, — в какой стране такие делают?

— Да, похоже, где-то на Востоке, — ответил Кот. — Видишь, какие буквы странные. Ничего, разберемся. Съездим в магазин «Нумизмат» на Таганке, там нам наверняка все про эту монету расскажут.

Съездить-то мы съездили, но так ничего и не выяснили. Оказалось, подобных монет никто никогда не видел. А многочисленные надписи на ней не относились ни к одному из известных науке языков. Как современных, так и древних. В магазине, конечно, очень заинтересовались монетой. И сперва долго расспрашивали, откуда она у нас, а когда Макси-Кот нахально соврал, что это семейная реликвия, предложили отдать на экспертизу, но мы категорически отказались. Торопиться нам некуда. Можно сказать, вся жизнь впереди. Может, когда-нибудь и удастся выяснить, откуда она появилась.

С той поры жизнь у всех нас вроде бы вошла в привычное русло. Жаннина мама вернулась домой и даже начала ходить на работу. Толян, выдержав жуткий скандал дома, проявил стойкость. Он так и не рассказал никому, кроме нас, про лилипутов с золотом, которым Пелагея предоставила временное жилище в своем сарае. Предки Волобуя категорически запретили ему заниматься «бизнесом». Мало того, он теперь не имел права даже близко подходить к Серебряным прудам. Макси-Кот периодически приезжал ко мне на выходные. И все зимние каникулы провел у меня.

Единственное, пожалуй, что расстраивало Жанну, это отсутствие Дианы Кирейцевой. На следующий день после, можно сказать, чудесного воскрешения Волобуя она заболела. Причем так серьезно, что ее даже к телефону не подзывали. Затем она вроде бы поправилась, но на каникулы ее отправили к бабушке. После каникул в наш класс она не вернулась. Ее родители неожиданно решили поменять квартиру. Им вроде бы разонравился наш район.

— Самое обидное, — как-то пожаловалась Жанна нам с Максом, — что Динка даже со мной не попрощалась. Ну хоть бы позвонила. Я ведь обо всем только от Светки узнала. Но даже Светке она не удосужилась оставить ни телефона, ни адреса. Теперь у меня на память об этой дружбе одна только кукла.

Подойдя к стенке, она отодвинула стекло, чтобы вытащить подаренную на день рождения куколку, однако, едва взяв ее в руки, с ужасом вскрикнула. Кукла на наших глазах рассыпалась в прах. Горстка серой пыли на ковре, и только.

— Ребята, — часто моргая, смотрела на нас Жанна. — Что это значит?

Макси-Кот, не произнося ни слова, подошел к стенке и потрогал старинных Жанниных кукол. Они оказались целы и невредимы.

— Видимо, подарок был сделан совсем не от чистого сердца, — многозначительно проговорил мой старый друг. — Вспомни, ведь неприятности у тебя начались с дня рождения.

Жанна в ужасе зажала рот рукой. Затем прошептала:

— Неужели Динка?

Именно в этот момент у меня в памяти отчетливо всплыли слова, случайно брошенные недавно Светкой Полежаевой: