Космаец

— Продвижение Красной Армии сделало возможным продвижение наших частей. Вы все знаете, что до сих пор мы в большинстве случаев вели оборонительные бои, а немцы наступали, теперь пришла наша очередь, и мы переходим в контрнаступление. Отступления больше не будет. Партизанская война переходит в фронтальную. После форсирования Дрины мы открываем наш первый фронт. На Дрине сильные укрепления, это передовой плацдарм. Поэтому мы, коммунисты, должны быть в полной боевой готовности… И вот еще что запомните. Четники три года убеждали народ Сербии, что все, кто переходит Дрину, это хорватские коля́ши[31], которые убивают даже детей в колыбелях. Своих, местных, партизан сербы любят, помогают им, считают родными. Но когда придут чужие, неизвестные люди, они прежде всего будут смотреть, как мы к ним относимся. И если хоть один боец совершит ошибку, будут говорить, что так делают все пришельцы…

— Говорит как читает, — шепнул Космаец на ухо Катице.

— И ты так будешь говорить, если тебя назначат комиссаром.

Космаец улыбнулся:

— Брось ты, не гожусь я для этого.

Когда комиссар сел, Стева предложил перейти ко второму вопросу — приему в партию товарища Космайца, командира первого взвода.

— Это стыд и позор для нас, что один из самых опытных бойцов нашей роты до сих пор не в партии, — начал говорить Стева. — Космаец неплохой парень. Я знаю его с первых дней борьбы, да и вы знаете. Важно еще и то, что он из крестьян. В первые дни восстания он сумел переломить свою крестьянскую философию, бросил плуг и мотыгу и взял винтовку. А еще важнее то, что он пошел не к четникам или льо́тичевцам[32], а к партизанам.

— Стева, да он не чистый крестьянин, — поправил Божич.

— Родился он в деревне, а если и скитался по городам, то это, я считаю, не занимает особенно важного места в его биографии, — возразил Стева.

— Как раз эти скитания по чужим людям и сформировала его партийное сознание, его взгляды, которые привели Космайца к партизанам, — высказал свое мнение Штефек.

— Никто меня не приводил к партизанам, я сам пришел, — поняв только вывод Штефека, выпалил Космаец.

— И я так думаю, — согласился Стева и продолжал: — В этом-то весь стыд, что ты сам пришел к партизанам, а три года не можешь перейти из СКОЮ в партию. И сам во всем виноват, столько ошибок наделал. У тебя их полный мешок. — Стева вытер пот со лба и крикнул: — А ошибки ты совершаешь потому, что, наверное, не читаешь политическую литературу…

— Я читаю, — сказал Космаец.

— Я этого не видел… А раз не читаешь, обязательно совершишь ошибки. Сейчас не время вспоминать обо всем, но кое-что я тебе скажу… Ну, вот хотя бы вчера. Вывел взвод на занятия, а через полчаса все уснули…

— А ты где был? — спросил Божич. — Ты ведь тоже отвечаешь за взвод.

— Я отвечаю за политическую линию, — огрызнулся Стева и зачастил, как из пулемета, боясь, что его опять кто-нибудь перервет: — Ну, хорошо, насчет занятий мы оба виноваты, но вот в бою… Точнее, после боя. Взвод взял в плен троих фашистов, Мрконич их расстрелял. Ладно, но ведь человек поступил неправильно, хотя он, может быть, и вынужден был так сделать, говорит, пытались бежать. А наш Космаец перед всем взводом объявляет Мрконичу благодарность…

— Стева, давай что-нибудь посерьезнее, — крикнул кто-то из коммунистов.

— А это разве неважно? Хорошо, сейчас скажу о самом важном… Все вы знаете, что мы несколько раз хотели принять Космайца в партию. И каждый раз он что-нибудь натворит. Один раз приказами ему принять взвод — он отказался. Мы тогда его не приняли. Другой раз оставили его прикрывать отступление.

— Это все уже старое, — сказала Катица.

— Погодите, не мешайте мне, я не все еще сказал.

— Скажи, Стева, если знаешь, что я делал в материнской утробе, — не выдержал Космаец.

— Чувствуется, что человек реагирует на критику.

— На твою — ни капли.

— Космаец, ты не умеешь вести себя на партийном собрании, — сделал замечание Штефек.

Космаец покраснел. На лбу заблестели капли пота, крупные и прозрачные, как роса.

— Тоже еще нашелся начальник, указывает мне, — он повернулся к Штефеку, — будешь надо мной командиром, тогда…

— Ты, товарищ Космаец, должен отучиться от своей дурной привычки, — сказал комиссар, который все время молчал, — и запомни, на партийном собрании все равны, у коммунистов нет ни чинов, ни должностей, ни командиров, ни комиссаров, коммунисты все равны и равноправны и имеют право критиковать каждого, кто заслуживает критики. Это в своем взводе ты командир, а здесь ты боец, просто боец.

Космаец опустил голову. Он не знал, что ответить.

— Больше никто ничего не хочет сказать? — спросил Стева. — Я предлагаю голосовать.

— Подожди, — услышали они голос Катицы, — я хочу сказать.

— Только если что-нибудь важное. У нас нет времени.

— Я думаю, что важное… Я считаю, как и все товарищи, что Космаец давно должен быть в партии.

— А разве это так важно, что ты считаешь? — уколол ее Стева.