Космическая чума

Я признал, что он прав, но не мог согласиться с его беспристрастной логикой. Поскольку мне здесь отводилась роль жертвы. Он угадал мои мысли, хотя был только эспером. Правда, это и не составляло большого труда.

– Все верно. Но стоит заметить, что у нас нет времени рассиживаться и разглагольствовать на темы философии, метафизики или чего-нибудь подобного. Вам сейчас не до того.

– Верно подмечено.

– Вы уже знаете, конечно, что являетесь переносчиком.

– Пришлось поверить. Во всяком случае, все, с кем я встречался, либо исчезали, либо подхватывали Мекстромову, либо и то, и другое.

Специалист Фелпс кивнул:

– Когда-нибудь вы все равно бы догадались.

– Но неужели, – взглянул я на него, – вы отправили за мной целую спасательную бригаду, чтобы собирать жертвы? Или подбирали только тех, кого надо? А люди хайвэя потворствовали вам в этой гонке?

– Слишком много вопросов сразу. Было бы лучше, если бы большинство из них остались без ответа. Во всяком случае для вас. А может, даже и для нас.

Я пожал плечами:

– По-моему, мы вновь увлеклись философией, когда куда важнее выяснить, что вы со мной собираетесь делать.

Он насупился:

– Трудно оставаться нефилософом в подобных случаях. Слишком много открывается перспектив, идей, точек зрения. С удовлетворением хочется отметить, что вы довершили дело, наличие переносчика явилось решающим фактором, который мы искали на протяжении последних двадцати лет или около того. Вы стали направляющей силой, последним кирпичом в здании, окончательным ответом. Или, к сожалению, были.

– Был?

– В соответствии с нашими знаниями о Мекстромовой, которые, кстати, остаются довольно скудными, – сказал он, – главная причина болезни – носитель, должен быть абсолютно иммунным. Иногда мы бываем свидетелями, когда переносчиком становится человек, подцепивший незначительную или ослабленную инфекцию, иммунизировавшую его, но не способную убить и комара. А с другой стороны, мы не раз сталкивались с переносчиком, который, наконец заразившись, вдруг становился обычным больным. А что мы имеем теперь? Останется ли Стив Корнелл переносчиком Мекстромовой после того, как сам заболеет ею, или…

– Ну, и какой вывод?

– Загадка не из простых, – сказал он задумчиво. – Одни полагают, что нам не следует вас лечить, поскольку лечение может уничтожить какой-то неизвестный фактор, делающий вас переносчиком. Другие утверждают, что если мы не станем вас лечить, то вы свалитесь задолго до того, как кончатся всесторонние обследования. А третьи уверяют, что настала пора выяснить, почему вы являетесь переносчиком, сделать соответствующие анализы и вылечить вас, после чего повторить анализы.

– Полагаю, меня никто спрашивать не собирается, – оборвал я его.

– Вряд ли, – его лицо осталось невозмутимым.

– А к какой группе относитесь вы сами? – спросил я безысходно. – Станете мной заниматься, или же заставите подохнуть как собаку, замеряя кровяное давление? А может, я спокойно лишусь пальцев, пока вы сидите здесь сложа руки, ожидая доклада лаборатории.

– В любом случае мы узнаем от вас очень много о Мекстромовой болезни, – бросил он. – Даже если вы умрете.

– Мне очень лестно сознавать, что моя смерть будет не напрасна, – как можно более язвительно сказал я.

Он презрительно взглянул на меня:

– Вы же не боитесь смерти, мистер Корнелл.

– Боюсь я смерти или нет, сейчас или погодя, к счастью или нет, – это не имеет значения. Теперь не место и не время, да я и не вижу причин говорить об этом.

Мы сидели, уставившись друг на друга. Он не знал, то ли надуться, то ли рассмеяться, а меня это тем более не волновало. Казалось, мы приближались к чему-то похожему на конец. Потом последуют похороны, заявления, что я де умер, ибо современная медицина бессильна, и вечные охи о недостатке фондов и об очередных пожертвованиях Медицинскому центру. В результате Фелпсу еще больше развяжут руки, а все остальные покатятся ко всем чертям.

– Ну что ж. Чему быть, того не миновать, – просипел я. – У меня нет ни мнения, ни права на апелляцию. Никого не трогает, каково мне сейчас.

– Я ведь не нелюдь, не толстокожий монстр, мистер Корнелл, – откликнулся он холодно. – Я думаю, вы понимаете мою точку зрения, или, во всяком случае, согласитесь, что в ней есть доля истины.

– Мне кажется, я уже прошел это с Торндайком.

– Другой подход. Я говорю о своем праве на открытие.

– О чем?

– О моем праве на открытие. Вам как инженеру, должна быть близка подобная идея. Будь я поэтом, я бы написал оду моей любимой, и никто не в силах был бы заставить посвятить ее кому-нибудь другому. Будь я поваром, открывшим новый рецепт, никто не посмел бы утверждать, что я увел его у своего друга. Тот, кто открыл что-то новое, должен иметь право не выпускать его из своих рук. Если бы создание мекстромов было каким-то техническим открытием или новшеством, я мог бы его запатентовать, получив исключительное право использования на семнадцатилетний период, не так ли?

– Да, но…

– Да, но сейчас на мои права наплевали бы, и дело вышло бы из-под контроля…