Космическая чума. Сборник

В том случае, когда обвиняемый является в суд с чистым сердцем и по доброй воле, он находится в безопасности. А мистер Фелпс мог с полной уверенностью настаивать на обвинении, но, с другой стороны, не мог привести против меня бесспорные прямые улики. Что же касается моего обвинения, я мог бы привлечь его как соучастника, а он тут же начал бы приводить не только какие-то доказательства, но и демонстрировать самые чистые, благородные намерения. Короче говоря, старый фокус, когда подставляют другого, чтобы скрыть свое преступление, стал попросту невозможен в современном мире всеобщей телепатии. Закон, конечно, утверждает, что каждый подозреваемый может безбоязненно думать о чем угодно, если нет прямых доказательств его причастности к преступлению. Но как же туго придется свидетелю, если он начнет кривить душой, хотя само по себе это не будет еще преступлением.

— И еще, — сказал мистер Маклин, — представьте медика, которого нельзя профессионально квалифицировать, потому что он телепат, а не эспер. Он всей душой стремился стать ученым-медиком, как его отец и дед, но его телепатическая способность не позволяет ему быть настоящим ученым. Доктором — пожалуйста, но ему никогда не получить полного образования, на самом высшем уровне. Такой человек чувствует себя обойденным и отвергнутым, становясь благодатной почвой для теории суперменства.

— Доктор Торндайк! — воскликнул я.

Лицо мистера Маклина было безжизненным, как лицо статуи. В нем не было ни утверждения, ни отрицания. Оно было наигранно невозмутимым. Так или иначе, а из него ничего не вытянешь.

— Так вот, мистер Корнелл, я дал вам пищу для размышлений. Я не указывал прямо, никого не выдавал. Просто я обезопасил себя, доказал свою невиновность. И, тем не менее, я надеюсь, вы уберете свою пушку и освободите помещение.

Я вспомнил о «Бонанзе-375», который все еще держал в руке, и стыдливо сунул его в задний карман.

— Но, пожалуйста, сэр…

— Не надо, мистер Корнелл. В любом случае я не раскроюсь полностью, чтобы избежать дальнейших неприятностей. Я перед вами извиняюсь. Не так-то легко быть пешкой. Только надеюсь, играть вы будете за нас, и это пройдет для вас безболезненно. А теперь, пожалуйста, оставьте нас в покое.

Я поикал плечами. И оставил. А когда уходил, мисс Маклин коснулась моей руки и сказала с нежностью в голосе:

— Я надеюсь, вы найдете вашу Катарину, Стив. И надеюсь, что когда-нибудь сможете на ней жениться.

Я глупо кивнул. И только идя по дороге к своей машине, я вдруг понял, что ее последнее замечание чем-то схоже с пожеланием переболеть корью, после чего я приобрел бы иммунитет.

11

Я вошел в квартиру. Там было затхло, пыльно и как-то одиноко. Какие-то вещи Катарины все еще валялись на столике, куда я когда-то их бросил. Они казались немым укором, и я накрыл их кипой почтовой макулатуры, которая накопилась в мое отсутствие. Я достал бутылку пива и начал просматривать корреспонденцию, перелистывая рекламу, сваливая в кучу журналы и откладывая редкие деловые письма (напоминавшие мне, что я все еще инженер и что мои капиталы не беспредельны), и наконец, наткнулся на следующее письмо:

«Дорогой мистер Корнелл!

Очень рады, что вы дали о себе знать. Мы переехали не потому, что Мариан подцепила Мекстромову болезнь, а потому, что мертвая зона передвинулась, наполнив нашу жизнь заботой и суетой. Все мы здоровы и желаем вам всего наилучшего.

Пожалуйста, не думайте, что вы в долгу перед нами. Мы освобождаем вас от каких бы то ни было обязательств. Нам очень жаль, что с вами не было вашей Катарины. Может, тогда бы ничего и не произошло. Но мы уверены, что наше имя связано с самым горестным периодом вашей жизни, и было бы лучше, если бы вы забыли о нашем существовании. Пусть это горько звучит, Стив, но если смотреть правде в глаза, единственное, что мы для вас можем сделать, так это постоянно напоминать о постигшем вас несчастье.

Привет вам от всех наших, мы рады случаю выразить вам свою искреннюю признательность. Прощайте.

Филипп Харрисон».