О послевоенных годах Иван ничего сказать не мог, кроме одного, двигаясь на запад, он с горечью наблюдал то, какое количество граждан изменили своей стране. Первоначально они на месте расстреливали всех дезертиров, полицаев, власовцев и прочую мерзость, названия для которой не удосуживались искать. Это продолжалось очень не долго, так как вскоре поступил приказ, категорически запрещающий самосуд, и грозящий в случае его нарушения самым жестоким наказанием.
Получается, что Страна встала на защиту этого отребья! Доводивший до них этот приказ замполит роты категорически пресек любые вопросы на эту тему, пообещав лично расстрелять на месте нарушивших приказ, чем сильно удивил всех солдат. Конечно, замполит тогда погорячился, и ни разу не выполнил своего обещания, но в нескольких последовавших потом случаях, виновных в самосуде арестовали, и осудили к большим срокам заключения военными трибуналами. Так вот, лично Иван может с уверенностью заявить о том, что в военное время количество сидевших в тюрьме за свои преступления на оккупированных территориях исчислялось десятками, а может и сотнями тысяч.
После окончания войны это количество обязательно, как минимум бы, удвоилось, так как преступность и бандитизм буквально захлестнули страну. С момента официального окончания войны и до увольнения из армии в декабре 1946 года Поляков потерял очень много товарищей потому, что они сразу и без перерыва, вступили в войну с бандитами. После Победы его часть направили в Стрыйский гарнизон Львовской области, и он не понаслышке может сказать о том, как там обстояли дела.
Фашистских прихвостней и отъявленных бандитов искореняли по лесам в течение года с активностью ведения полноценных боевых действий. Только по истечению года смогли рассеять крупные банды и загнать их в леса. Только с этого момента стало можно говорить о каком-то признаке прихода Советской власти в эти края. К сожалению, именно о признаке. Борьба с бандитами продолжалась, и хотя и уже не носила такого масштабного и кровопролитного характера, но тем не менее- людей продолжало гибнуть очень много. Самое неприятное, что в это время опять начали проявляться «Пантелеи». Поляков с обидой и откровенным не пониманием разглядывал захваченных в плен бандитов – бывших солдат, честно и мужественно прошедших все испытания войной и сломавшихся на малом - водке, девочках и беззаботной жизни. Они категорически не хотели работать! Это не носило катастрофически массового характера, однако, Поляков не сомневался, что его страну опять ждет затяжная полноценная война с преступностью, особенно, когда начнется массовая демобилизация.
Он и сам хотел бы хорошенько отдохнуть после всего того, что выпало пережить, но понимал, что это невозможно. Лично Иван смирился с участью его поколения - сначала в полной мере отдать свою жизнь и здоровье борьбе с врагом, а потом так же приступить к ликвидации ее страшных последствий во имя счастливой жизни следующих поколений. Лично он готов к этому. Но вот готовы ли к этому многие другие ???
Его размышления прервал Николай Фомич, все это время молча наблюдавший за зятем. Он вручил ему увесистый чемодан с бланками и карандашами и попросил задавать вопросы, если что-то не понятно. Поляков ответил, что пока у него вопросов нет но, если появятся до отлета, он обязательно их задаст по коммуникатору. Перетерпев семейные объятия и поцелуи своих новых родственников, Поляков побрел на свой корабль. Возвращаться домой абсолютно не хотелось.
По пути домой Иван вспомнил погибшего в 1944 году Александра Панкратова, кандидата наук по психологии. Во время службы он всегда искренне восхищался способностью этого человека воспринимать душу собеседника. По своему влиянию Панкратов находился на несколько голов выше всех замполитов, агитаторов, коммунистических и комсомольских вожаков вместе взятых. Он мог просто и доступно объяснить самые непонятные события любому, даже тем, кто вообще не имел никакого образования. Его слушались и уважали. Поляков гордился, что его командиром отделения являлся именно Панкратов. Еще со времени их контрнаступления под Москвой, Панкратов стал постоянно вести разговоры с жителями освобожденных территорий. Он использовал любой момент для этого, а результаты своих бесед потом записывал в потрепанную толстую тетрадь, с которой никогда не расставался.