«Грудь должна была быть правдоподобна не только на вид, но и на ощупь. Механическое действие и приток молока должны быть настоящими. Вкус, запах и консистенция молока – все должно быть реально. Кроме того, молоко не могло течь все время, а только когда его пили детеныши. Но что я мог знать об устройстве сосков настоящих самок шимпанзе? Как выполнить все это при помощи резины и пластика, да еще и приготовить молоко, и скормить его обезьянкам?»
Фриборн позвонил Мэри Чипперфильд из «Цирка Чипперфильд», того самого, который предоставил им Тэрри Даггана и его пятнистого зверя. Он поделился с ней своей проблемой и вскоре арендовал двух детенышей шимпанзе и двух дрессировщиков. Последних он нарядил в свои новые костюмы, дополненные «рабочими» грудями. Через несколько недель детеныши с аппетитом сосали молоко из сосков нянечек-австралопитеков. Сугубо мужской фильм Кубрика внезапно стал трогательно материнским. По крайней мере, за кадром.
Малыши еще были розовощекими, к тому же у них были очень большие уши. В перерывах между кормлениями Фриборн и его жена Кейтлин носили обезьянок по студии, и они стали доверять друг к другу. Поэтому, когда пришло время для нанесения черного грима на их младенческие лица, они сидели «очень спокойно» и переносили присоединение резиновых ушей без всяких жалоб, вспоминал Фриборн. Но, освободившись, «они подползли друг к другу и стали слизывать грим», – сказал он. «Им нравился его вкус. Так что приходилось давать им по попе, возвращать на место и все переделывать. Потом все повторялось. Опять по попе. Со временем они поняли».
Пока все шло по плану. На площадке были хорошо обученные, дружелюбные, голодные темнолицые детеныши шимпанзе с маленькими ушами, готовые к съемкам. Фриборн также придумал способ быстрой замены молока – использовать «большой шприц, с помощью которого прививают коров, с ультратонкой иглой». Настал день съемок. Стюарт ввел молоко в груди с помощью шприца, припудрил обезьянок и принес их на сцену в сопровождении матерей – теперь ими были артисты Рихтера. К его огорчению, тем утром Кубрик решил снимать что-то другое.
«Вместо того чтобы кормить шимпанзе, артистам пришлось скакать по всей сцене – вдобавок на площадке было очень жарко, и молоко разделилось на масло и водяную жидкость. Через какое-то время при каждом прыжке она брызгала из их сосков. Стэнли, разумеется, не увидел в этом ничего смешного. Он сказал: “Боже, это не порядок. Уведи их отсюда”. Так что я забрал их в мастерскую, почистил и заполнил груди новым молоком. Потом мы спустились, сцену сняли, все получилось прекрасно. Но, конечно, все было вырезано. Видно момент, когда один детеныш тянется к груди, но на этом все. В конце концов, не было необходимости во всей этой работе. Но нам везет, если хотя бы треть того, что мы делаем, попадает в итоговый фильм. Мы понимаем, что так все устроено – это наша работа. Хотя бы треть… Но такова правда».
Помимо мимолетного появления тянущегося к матери детеныша в глубине пещеры обезьянки все же получили собственный кадр в «Одиссее». Мы видим, как они с большим любопытством изучают маленькую косточку, пока их собратья пожирают сырое мясо, что вдруг стало доступно благодаря монолиту. Не потребовалось никакого молока.
Однажды, в конце сентября 1967 года, Дэн и его жена Джилл были приглашены в дом Кубрика на ужин и показ «Бала вампиров» – новой комедии Романа Полански, сцену из которой Эндрю Биркин лицезрел воочию годом ранее. Полански присутствовал, но его невеста Тейт осталась в Лос-Анджелесе. Рихтер заметил, что польский режиссер нервничал, ожидая реакцию Кубрика на его последнее создание. По-видимому, Полански был «в страхе» от своего коллеги. «И напрасно, картина просто великолепна, – писал тот. – Мы все смеемся над нескончаемыми шутками…»