Космическая Одиссея 2001. Как Стэнли Кубрик и Артур Кларк создавали культовый фильм

Щелевое сканирование “слит-скан” Трамбулла взяло начало в статичном искусстве русского авангарда 1910-х годов (Казимира Малевича и Василия Кандинского), абстрактном экспрессионизме 40-х и 50-х (Марка Ротко и Джексона Поллока) и перенеслось в динамическое время и место движущейся картины. Результатом стала принципиально новая форма визуального опыта. А трансформирующиеся туманности и расширяющиеся скопления звезд Кубрика – его величественные вереницы рождающихся звезд и разрастающихся галактик в бесконечности космических глубин, достигнутые в течение недель труда над зловонными контейнерами с растворителем краски, – породили наглядные видения космоса, опередившие «Хаббл» на много лет.

Извечный вопрос, что было первым: курица или яйцо; наука или искусство. В данном случае, первым было искусство.

* * *

В то время как вокруг выхода фильма атмосфера накалялась, сама «Одиссея», перешедшая за границы планируемых сроков и бюджета, продолжала претерпевать изменения – Кубрик все больше очаровывался методами улучшения эффективности фильма. Попросив специалистов по спецэффектам отправиться в неизведанное и открыть там что-то новое, теперь он направился туда сам. Много лет спустя Трамбулл все еще находит это удивительным, потому что «Стэнли был, по моему мнению, гением. Он был в целом разочарован неумением, недостаточностью знаний простых смертных. И каждые выходные он проводил в мучительных попытках улучшить ситуацию или прийти к лучшему порядку вещей, систем, коммуникаций и прочего».

Установленные законом перерывы на выходные в профсоюзной Англии были частью его проблем – хотя они, вероятно, помешали ему убить себя или кого-то другого из-за нарастающего перенапряжения. Как бы то ни было, в понедельник у режиссера всегда был какой-то план. Одно из таких нововведений было анонсировано в особенно сложный период в 1967 году, когда Кубрик одновременно жонглировал мульти-камерным, мультимодальным, мультимедийным отделом спецэффектов и «Зарей человечества» – в один из самых плодотворных моментов создания фильма. Стоя в просмотровом зале перед внутренним собранием специалистов по спецэффектам и нарождающимися австралопитеками, Кубрик пожаловался, что к нему подходят люди, тратя минуты на объяснения того, что можно сказать в двух словах. С деланным акцентом английского интеллигента он провозгласил: «Стэнли, помнишь, мы снимали на мосту, и там была колонна такого лилового… нет, фиолетового, а скорее синего цвета, и ты сказал что-то наподобие: “Возможно, стоит рассмотреть другой тон?”»

Тут он переключился на брутального нью-йоркца: «Хочешь синюю краску?» Затем вновь к богемному англичанину: «Ну, да, Стэнли, это я и пытаюсь сказать. Я хочу синюю краску». Кубрик вернулся к обычному голосу: «Я не хочу слышать все это дерьмо. Мне нужно слышать только про синюю краску. И все на этой площадке начинают говорить таким образом. Даже не подходите ко мне, если не можете сказать все в трех-четырех словах».

И с тех пор – хотя бы неделю – все на съемочной площадке выполняли это указание.

«Мы говорили, что нам нужно, и не более того. Никто не был против, все любили Стэнли. Мы понимали, что он раздосадован, и старались делать, что могли». Конечно, вскоре метод перестал работать. «Он хотел ускорить человеческую коммуникацию и избавиться от ошибок, затруднений и недопониманий, – замечает Трамбалл. – Но люди не могут так».

Другая блестящая мысль посетила Кубрика после того, как у него появился микрокассетный диктофон, который он не выпускал из рук. «Он постоянно бубнил в него приказы, поправки, идеи, – вспоминает Трамбалл. – Ему очень полюбилось это устройство». Когда Дуглас подходил к нему и говорил: «Нужны новые трафареты (в трех словах)», – Кубрик доставал прибор и диктовал: «Новые трафареты для Дуга». Затем его секретарь расшифровывал дневную порцию указов и выполнял список поручений. Итог: продуктивность в лучшем виде.

Однако затем Кубрик настоял, чтобы этим стали пользоваться все – и заказал огромный контейнер с диктофонами. Правда, секретаря ни у кого больше не было. Каждый должен был зам заниматься расшифровкой в конце дня. Через несколько недель продуктивность сменилась постепенным отказом от неохотных расшифровок среди ночи – с предшествующим хулиганством в кабинете просмотров. «Это называлось “ежедневка” – ежедневные просмотры материала, по сути, длинный перечень замечаний от Стэнли, – вспоминает Трамбулл. – Как-то перед этим мы записали несколько реплик на диктофоны. Первая была: “Мне не нравится”. Затем: “Мне тоже не нравится”. Третий говорил: “Думаю, это стоит переснять сейчас же”». Он засмеялся. «Все любили его, и он знал это. Мы не плоховали, справлялись со своей работой, но благодаря его критике родилось настоящее товарищество».