Космическая Одиссея 2001. Как Стэнли Кубрик и Артур Кларк создавали культовый фильм

Фред Ордуэй не был критиком и не видел сокращенной версии фильма. Он присутствовал на премьере в Вашингтоне и насчитал 50 человек, покинувших зал. Будучи и без того чрезвычайно раздраженным внезапной переменой планов Кубрика относительно проекта Международного музея космоса, Ордуэй был не в лучшем расположении духа для просмотра фильма. Его письмо Кубрику от 9 апреля занимало восемь страниц, полных злобных излияний на неясность фильма и других детальных замечаний его недостатков. Необыкновенно примечательный документ, учитывая, что его автор когда-то был одним из близких партнеров Кубрика.

* * *

С ростом продаж билетов и положительных отзывов в доме Кубриков вскоре появился непрестанный поток людей, в основном из медиа. «У дома была площадка с фонарем, обращенным в сторону залива Лонг-Айленд», – вспоминает Майк Каплан из отдела маркетинга MGM, включенный в проект после того, как определилась основная аудитория фильма. «Интерес к Кубрику был настолько высоким, что тут же возникли слухи, будто это тот самый дом Великого Гэтсби».

Кристиана, будучи талантливым художником, занималась рисованием залива и дома, одновременно предоставляя чай и кофе нескончаемому потоку непрошенных гостей. Она вспоминает, что женщины пихали друг друга, чтобы оказаться рядом со Стэнли. «Единственное время в моей жизни, когда я испытывала неловкость ситуации, в которой участвовал мой муж, – сказала она. – Они хотели проводить время с ним, мое присутствие их явно стесняло». Неодобрение к ее этническим корням стало проявляться отвратительными способами. «Были кое-какие неприятные замечания. Мой английский тогда не был особенно хорош, у меня был немецкий акцент. И война была не так давно, как сейчас. Они прямо не хотели, чтобы я была поблизости. Помню, однажды на мне был замшевый пиджак. И она из них посмотрела на меня – не помню ее имени – и спросила: “Чья это кожа?”»

Вспоминая инцидент с ужасом, Кристиана сказала: «Я рада, что ничего ему тогда не рассказывала о нескольких подобных случаях. Я считала, что он не должен разделять мои немецкие проблемы».

Хотя сокращенный фильм – и ломящиеся залы – помогали укреплять принятие «Одиссеи», в конце апреля Кубрик решил, что не помешает дальнейшее объяснение. Эйб Уэйлер, кинокритик New York Times, который тогда вел свою воскресную колонку, процитировал слова режиссера о концовке фильма.

«То, что происходит в конце, должно пробудить силу подсознания. Для этого нужно пропустить слова и обратиться к миру снов и мифологии. Поэтому отсутствует буквальная ясность. Вот, что мы хотели передать. На орбите Юпитера Кир Дулли проник в Звездные врата. Швыряемый через фрагментарные участки времени и пространства, он вступил в другое измерение, к которому неприменимы те законы природы, к которым мы привыкли. В незримом присутствии божественных существ – безмерно развитых творений из чистой энергии – он обнаруживает себя в том, что можно назвать человеческим зоопарком, созданном из его собственных снов и воспоминаний… Вся его жизнь представляется перед ним в нескольких мгновения. Он умирает и возрождается – перевоплощенный в сверхсущество, Звездное дитя. Вознесение от примата до ангела завершено».

Кубрикам понадобилось время, чтобы оправиться от потрясения премьерной ночи. В какой-то момент Стэнли признался Кристиане: «Я был так разбит, что до сих пор думаю, что в любой момент может случиться что-то ужасное». Постепенно напряжение последних четырех лет стало угасать. Хотя он был возмущен злорадными отзывами, режиссер также получал поток восхищенных и поддерживающих писем, и не только от молодых людей. С течением времени положительные мнения перевесили негативные. «Нью-Йорк был единственным по-настоящему враждебным местом. Возможно, это связано с тем элементом атеистического и материалистического пролетариата, который настолько приземлен, что предает анафеме бесчисленные загадки космического разума».