Космическая Одиссея

Все передачи были примерно двухлетней давности, то есть относились к тому времени, когда на Луне обнаружили монолит ЛМА-1. Трудно поверить, что это просто совпадение. Видимо, эти передачи были тогда приняты и ретранслированы сюда; значит, черная глыба вовсе не бездействовала, а люди на Луне и не подозревали об этом.

Он продолжал наудачу переключать канал и внезапно наткнулся на знакомую сцену. На экране появилось изображение той самой гостиной, что была тут, за стеной, а в ней сидел известный актер, занятый в эту минуту яростной перебранкой со своей неверной любовницей. Ошеломленный Боумен мгновенно узнал обстановку комнаты, из которой только что ушел, а когда камера вслед за бранящимися героями покатила в спальню, он невольно кинул взгляд на дверь, словно ожидая, что они сейчас войдут сюда.

Так вот, значит, как подготовили его хозяева эту «приемную площадку» для гостя с Земли! Они почерпнули свои представления о быте землян из телевизионных передач. Ощущение, что он окружен кинодекорациями, его не подвело.

Итак, Боумен узнал, что ему было сейчас нужно. Он выключил телевизор. «Что же делать дальше?» — спросил он себя, заложив руки за голову и уставясь на пустой экран.

Он безмерно устал, изнемог и телом и душой, но ему казалось просто немыслимым уснуть в этой неправдоподобной обстановке, в такой страшной дали от Земли, какой никогда еще не ведал ни один человек. Однако удобная постель и бессознательная мудрость тела вступили в тайный сговор против его воли.

Он нашарил рукой выключатель — и комната погрузилась в темноту. Через несколько секунд им завладел глубокий сон без грез и сновидений.

Так Дэвид Боумен заснул в последний раз в своей жизни…

45. ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ

В обстановке жилища больше не было нужды, и она растворилась в мысли своего создателя. Остались только постель и стены — они защищали хрупкое существо от могучих сил, с которыми оно еще не могло справиться.

Дэвид Боумен беспокойно зашевелился во сне. Он не проснулся, и сновидения не посещали его, но какая-то часть сознания пробудилась. Что-то проникло в его разум, как в лес прокрадывается туман. Боумен лишь смутно ощущал это вторжение; совершись оно сразу в полную мощь, оно уничтожило бы его столь же неминуемо, как пламя, бушующее за стенами. Нечто бесстрастно изучало его, а он не ощущал ни надежды, ни страха; у него изъята была самая способность что-либо чувствовать.

Казалось, он парит в беспредельности, а вокруг во все стороны протянулись, образуя четкую сеть, нескончаемые темные линии, а может, нити, по которым движутся крохотные зернышки света — одни медлительны, другие проскальзывают молниеносно. Когда-то ему случилось видеть под микроскопом срез человеческого мозга, и там, в сложнейшем сплетении нервных волокон, он заметил тот же лабиринт. Но тот был мертвый, неподвижный, а этот — сама жизнь. Боумен понял — или вообразил, будто понимает, — что ему открылась работа некоего исполинского разума, созерцающего Вселенную, крохотная частица которой — он, Дэвид Боумен.

Зрелище это — или видение — явилось ему лишь на краткий миг. Тотчас прозрачные плоскости, решетки, сплетения и пересечения скользящих зерен света исчезли, и Дэвид Боумен вступил в мир сознания, неведомого прежде ни единому человеку.

Сперва показалось — Время повернуло вспять. Он готов был принять и это чудо, потом понял, истина еще таинственней и поразительней.

Отворяются родники памяти; одно за другим воспоминания возвращают его в прошлое, и дано все прожить заново. Вот он, этот гостиничный номер… вот космическая капсула… пламенные всплески на красном солнце… слепящая сердцевина Галактики… врата, через которые попал он в эту непостижимую Вселенную. И все быстрей, быстрей уносясь в обратный путь, он не только видел, но заново испытал все ощущения и тревоги, которые изведал тогда впервые. Жизнь его раскручивалась, точно лента магнитной записи, пущенная задом наперед со все возрастающей скоростью.

И вот он опять на борту «Дискавери», и небо заполнили кольца Сатурна. Вновь он повторил свой последний разговор с ЭАЛом; увидел, как выходит из корабля Фрэнк Пул на последнее свое задание; услыхал голос Земли, заверяющей, что все идет хорошо.

И даже заново проживая миг за мигом, он знал: все и правда хорошо. Он проносился коридорами времени, стремительно возвращался к детству, освобождаемый от прежних знаний и жизненного опыта. Но ни единая крупица не пропадала; все, чем был он прежде, в любой миг своей жизни, передавалось куда-то, где оно будет сохраннее.

Один Дэвид Боумен переставал существовать, а меж тем другой Боумен обретал бессмертие.

Быстрей, быстрей возвращается он в забытые годы, в мир более простой, бесхитростный. Ему ласково улыбаются лица, когда-то дорогие, но, думалось, навсегда позабытые. И он отвечает улыбкой, с нежностью, без боли.

И наконец стремительное обратное движение замедляется; родники памяти почти иссякли. Время течет все медленней, близится миг неподвижности — так в высшей точке размаха на одно нескончаемое мгновение застывает маятник, прежде чем качнуться сызнова.