Космическая трилогия [сборник]

Он вреден, конечно, если без поворота воли, без «перемены ума» человек будет набивать себе голову более или менее умными фразами. Но тогда вредно все. Свидетельства мистиков тоже вредны, если набивать ими голову, а не сердце. Именно это происходит сегодня у нас. Вообще ничего не может быть опасней, чем дурное неофитское сознание: душа осталась как была, голова набита (пишу «дурное», потому что неофитами в свое время были и Августин, и Честертон, и сам Льюис).

Собственно, вместо «неофит» лучше бы сказать «фарисей», ведь опасней всего самодовольство, которое здесь возникает. Если же его нет, если человек сломился, сокрушился — жизнь его совершенно изменилась, она кончилась; но не во всех смыслах этого слова. Она еще и началась, ему придется заново решать и делать тысячи вещей — и тут ему поможет многое. Он будет втягивать как губка самые скучные трактаты, что угодно, только бы «об этом».

Льюис очень помогает именно в такое время. Собственно, это время не кончается, пока ты жив. Сейчас не буду спорить и рассуждать о другом состоянии. Нам очень нужен хороший христианин, который жил не в затворе, даже не в монастыре. Он — свидетель, как и все христиане.

Страшно подумать об этом, но ничего не поделаешь: каждый, называющийся христианином, виден отовсюду. Каков бы он ни был, по нему судят о христианах, как по капле воды судят о море. И вот Льюис — свидетель хороший. Даже тем, кто Богу не поверил, видно, что он — хороший человек; это очень много, это — защита нашей чести. А уж тем, кто «переменил ум», полезна едва ли не каждая его фраза — не как «руководство», а как образец, свидетельство.

Приведу только три примера, три качества. Прежде всего, Льюис милостив. Как-то и его и других оксфордских христиан обвиняли в «гуманности», и он написал стихи, которые кончаются словами: «А милостивые все равно помилованы будут» (перевожу дословно, прозой). Снова и снова убеждаясь в этом его качестве, которое во имя суровости отрицает столько верующих людей, мы увидим, однако, что он непреклонно строг; вот — второе. Прочитаем внимательно «Расторжение брака» — там не «злодеи», там «такие, как все». Взор Льюиса видит, что это — ад; сами они — что только так жить и можно, как же иначе? Льюиса упрекали, что в век Гитлера и Сталина он описывает «всякие мелочи». Он знал, что это — не мелочи, что именно этим путем — через властность, зависть, злобность, капризность, хвастовство — идет зло в человеке. Он знал, как близко начинается грех. Когда-то отец Браун у Честертона сказал: «Кто хуже убийцы? Эгоист». Вот — суть, ворота, начало главного греха. Наверное, третьей чертой Льюиса и будет то, что он постоянно об этом пишет.

Писал об этом и Толкин. Теперь многие знают Толкина по переводам его эпопеи «Повелитель колец» и вспомнят, как важно в его системе ценностей разжать руку, отпустить хлеб по водам. Многие не хотят видеть этого ни у Льюиса, ни у Толкина, которые писали об этом постоянно и настойчиво. Стоит ли говорить, как это важно теперь, когда столько обратившихся людей всерьез думают о том, что пусть «ради дела», не «ради себя», можно держать, хватать, сжимать руку? Льюис ясно говорит: нельзя. Кажется, Бердяев сказал, что многие живут так, словно Бога нет. К Льюису это не отнесешь. Самое главное в нем — не ум, и не образованность, и не талант полемиста, а то, что он снова и снова показывает нам не эгоцентрический, а Богоцентрический мир.

III

Теперь — немного о главных его книгах и об их судьбе. «Страдание» — первый его христианский трактат, написан он в самом начале второй мировой войны. Хотя церкви тогда неожиданно стали полны, и Льюиса все чаще приглашали то к летчикам, то на радио — не как англиста-филолога, конечно, а как проповедника — он был одним из многих, их ведь немало в Англии. Вскоре ему пришло в голову описать обычнейшие искушения от имени беса. Он быстро написал «Письма Баламута» (сперва они назывались «Как бес бесу»), читал их друзьям, опубликовал в газете (1941), но только в 1943 г., когда их переиздали в Америке, Льюис стал «знаменитостью». К этому он так и не привык, «Письма» — не любил и огорчался, что больше всего понравилась такая опасная книга. На три года позже он прочитал друзьям «Расторжение брака». Оно называлось сначала «Кто собрался домой»[1]. Тогда же, в 1943 г., он читал лекции в Дарэме, и бни стали трактатом «Человек отменяется», а беседы по радио (1942 и 1943) стали книгой «Просто христианство».

Плодотворнейший период, начавшийся книгой о страдании, кончился книгой о чуде. Это тоже был трактат — рассуждения, доказательства, доводы. В феврале 1948 г., на заседании университетского клуба, который называли «Сократовский», возник спор с профессиональным философом Элизабет Энском. Льюис, что ни говори, был побежден. Предполагают, что именно после этого он отказался от трактатов в старом смысле слова. Во всяком случае, позже он писал сказки, автобиографию и статьи, а то, что создал в самом конце 50-х годов — книга о псалмах и книга о любви, — написано иначе, обращено скорей к сердцу, чем к разуму.