— Ну как, есть там что-нибудь?
— Нет.
— То, Что Ждет, копит силы,— мрачно произнес Райзек, не открывая глаз.— Что будем делать? Пойдем навстречу судьбе?
— Иного выхода нет,— устало ответил Джервис.
Ему никто не возразил: пути назад действительно не было. С тех пор как они приняли в свои руки сокровище, так изменившее их жизнь, они действовали только по необходимости. Теперь они были ифтами и продолжали древнюю борьбу за существование.
— Надо отдохнуть. Попытайтесь уснуть. Я постою на страже,— сказал Джервис.
Солнце светило ярко, но часть дороги затеняла стена, и Айяр с наслаждением растянулся в тени, закрыл глаза и задремал. Во сне ему казалось, что это было нечто, способное подсказать ответ на все мучившие их вопросы, но неожиданный толчок разбудил его, разрушив сновидение, и ответ исчез. Это Райзек будил его, тряся за плечо. Юноша открыл глаза и вдохнул прохладный воздух сумерек. Затем посмотрел на арку: символ горел ровным теплым светом, словно вобрав в себя всю необходимую ему энергию. Вокруг чувствовался такой покой, такая уверенность, что ему показалось, будто кто-то еще, спокойный и сильный, присоединился к их компании, пока он спал. Он оглянулся. Джервиса не было. Райзек, отвечая на молчаливый вопрос Айяра, указал рукой:
— Он ушел наверх.
Айяр поднялся, намереваясь идти следом.
— Наше время еще не пришло,— остановил его Райзек. Взглянув на символ, юноша согласился.
Песня ошибалась: однажды мечи не защитили, и не исключено, что сделают это еще не раз. Мысли Нейла вторглись в сознание Айяра и смутили его. Но тут за его спиной прозвучало:
Райзек умолк.
— Не удается,— сказал он после паузы,— Сила песни в ее совокупной мудрости. Нельзя разделять ее на слова. Ах, если бы мы все вместе могли спеть легенду о мече Кимона! Быть может, тогда нам стала бы ясна природа Того, Что Ждет, и то, каким образом Кимону удалось заставить его дать клятву. Увы! Пока нам это не под силу.
Айяру казалось странным то, что они задумались над словами песни. Была ли сокрыта в древней легенде тайная мудрость? Весьма вероятно, что Кимон шел когда-то именно этой дорогой — Сторожевым путем Танта. А может быть, его никогда не существовало. Видимо, старые песни не помогут им теперь. Тем более не помогут их разрозненные отрывки. Но в голове его все еще звучали ясные слова, так много значащие для всех ифтов:
Тогда, во времена Голубого листа, в золотой век их рода, город Ифткан и сами ифты были хозяевами Януса...
Ночь казалась бесконечной. Они сидели и ждали знака, страдая от голода и жажды, но пытаясь забыть об этих настойчивых требованиях тела. Пустошь молчала. Но они заставляли себя вновь и вновь вглядываться и вслушиваться.
Джервис не появился даже на рассвете.
Мучительно хотелось пить. Айяр нашел немного воды в углублении скалы, и они вылизали ее до капли. Все чаще вспоминался животворный сок Ифтсайги. Все отчетливее становилась мысль о том, надолго ли хватит у них сил и терпения. День тянулся в пустом ожидании.
На следующую ночь они услышали шаги: кто-то приближался с востока. Айяр на всякий случай вооружился камнем — единственным оружием, предоставленным судьбой, но отбросил его, услышав знакомый свист. Из-за поворота дороги показались трое: Локатат, Иллиль, Килмарк. Каждый нес за плечами небольшой мешок. Они приблизились, и на их лицах замерцал теплый отблеск сияющего символа...
7. ИЗБРАННЫЙ СИЛОЙ
Третий раз в жизни Айяр, возродившийся ифт, стоял на уступе, нависавшем над Зеркалом Танта. И каждый раз оно было для него иным. Когда он и Иллиль впервые прошли Сторожевым путем, Зеркало вызвало у него благоговейный трепет, а еще — желание скрыться и не смущать себя созерцанием того, что не поддавалось сознанию человека или ифта. Во второй раз, когда все они искали у Танта прибежища от враждебного мира, Зеркало было чашей, наполненной силой, мощь которой и пугала, и поддерживала.
Сейчас он видел внизу клубящийся туман, некую кипящую субстанцию — казалось, она не имеет ничего общего с какой-либо жизнью ни на Янусе, ни в каком-либо другом мире. В ней не было спокойствия, лишь... нет, не страх, но смятение, напряжение — как перед битвой. Даже Иллиль, без малейших колебаний поднявшаяся сюда, чтобы вступить в общение с Зеркалом, стояла, забыв обо всем.