Она оглядела его критически, пока он готовил ей чай. Пакетики с чаем казались крошечными в его огромных руках. Как правило, она принимала его безоговорочно, любила, но время от времени видела его как бы на расстоянии, какими-то чужими глазами, и тогда он ее чем-то раздражал.
"Господи, какой верзила, - подумалось ей. - Неудивительно, что мама рванула от него. Вот бы и мне!"
Он швырнул чайные пакетики в раковину и поглядел на нее.
- Ты о чем замечталась, Эли?
- Да так! - ответила она. Ей стало совестно.
Они никогда не говорили о матери, которая два года назад скрылась. В жизни Элейн образовалась как бы глубокая яма, как волчья ловушка, которую ей удавалось большую часть временя обходить, но иногда она соскальзывала в нее, испытывая первоначальный ужас.
Ей было бы легче, если бы Дэвид поговорил с ней об этом. Но как только она заговаривала, он плотно смыкал губы, а потом злился на нее. Молчание наполняло ее болью и чувством вины, а злость только вызывала страх и обиду. Ей было некому рассказать, что она чувствовала, и потому в уме она сочинила бессчетные письма к матери. Большинство из них никогда не выливались на бумагу, а те, которые писала, никогда не отсылались. Да она и не знала, куда их посылать, но так все-таки сохранялась иллюзия, что мать по-прежнему досягаема и все еще ее любит.
"Милая мамочка. - сочиняла Элейн про себя. - Вот мне снова приходится поступать в новую школу. Мне бы надо новую одежду. Как ты думаешь, стоит ли мне остричь косу?"
Она села к столу, взяла в руки кружку с чаем, которую ей пододвинул отец. Несколько минут назад она думала, что вот ему все безразлично, что с ней происходит. А теперь ее грела мысль, что он не знает, о чем она думает. Она положила три ложки песку в чай и оглядела недостроенную кухню. На столе лежал начатый батон, баночка с маргарином и джем. И маргарин, и джем были присыпаны опилками.
- Есть будешь? - спросил отец, намазывая себе на хлеб джем с опилками.
- Я не голодная.
Элейн покачала головой.
- Как хочешь. А я примусь за работу. Тут еще уйму надо сделать, не будем же мы тут сидеть вечно.
- Ты меня в школу проводишь? - спросила Элейн торопливо.
Он поглядел на нее с удивлением.
- Ты хочешь, чтобы я пошел?
- Ага, - сказала она. Хотя вовсе не была в этом уверена. Уж очень у него была заметная внешность. Люди вечно на него таращились. Но отправляться одной в незнакомую школу тоже было ужасно. Дэвид взял в руки электропилу, которая лежала на недоделанной табуретке.
- Все будет нормально. Я приду тебя встретить, ладно!
- Ладно, - ответила она. - Дашь мне что-нибудь на завтрак?
Он вытащил двухдолларовую бумажку из кармана и протянул ей.
- Счастливо, детка.
- Ладно, - сказала она снова.
Пила заверещала еще до того, как она успела открыть дверь и выйти из дому.
"Малая мамочка, - стала она сочинять снова, захлопывая за собой наружную дверь, - твоя дочка идет в новую школу в старой одежде и без завтрака. По дождю", - добавила она, дотрагиваясь до мокрых кустов в запущенном саду, и прошла через калитку, которая соскочила с петель и была просто прислонена к каменному забору.
Как только она вступила на тротуар, мимо промчался велосипед, обдав ее грязной водой из лужи. Она увидела, парня в черной куртке и черных джинсах и крикнула ему вдогонку:
- Гляди, куда едешь, идиот!
Другой парень вышел из двора соседнего дома, крикнул:
- Подожди меня, Марс! Мама сказала, чтобы ты меня подождал!
Парень на велосипеде не обратил на него никакого внимания и скрылся за углом. Его брат театрально вздохнул и пробормотал:
- Вот постой, скажу маме.
У него было круглое оливкового цвета лицо, полноватое и добродушное, карие глаза и темные волосы.
- Эй, - сказал он. - Вы только что переехали?
- Ага.
- Ты будешь ходить в школу Кингсгейт? Хочешь, я покажу тебе, как туда идти?
- Сама найду, - сказала Элейн с некоторой осторожностью. Она столько раз меняла школу, что научилась быть осторожной. Ни к чему было сразу проявлять дружелюбие. Обычно кто первым предлагал дружбу, того, как правило, никто не любил.
- Как тебя зовут? - спросил мальчишка, нисколько не обижаясь.
Элейн поняла, что от него быстро не отделаешься.
- Элейн Тейлор, - сказала она с некоторой подковыркой в голосе, которую ножно было прочесть так: "А тебе что за дело?"
- Меня зовут Джон. Джон Ферроне. Мы соседи. А это мой брат Марио. Ему велят ждать меня, а он никогда не ждет. Я учусь в седьмом. А ты?
- В седьмом, - сказала она.
В этот раз в ее слонах звучало: "Отвяжись".
Джон Ферроне шагал рядом и вел свой велосипед за руль.
- Вы что, правда, что ли, заплатили сто тысяч за этот дом? Мой отец говорит, что вас надули.
- Ничего мы за него не платили, - сказала Элейн, - это не наш дом. Мы просто поживем в нем немного.
- Я так в думал, что своему отцу столько не одолеть. Я видал, как вы разгружали свою поклажу.
"Любитель совать нос не в свое дело", - подумала Элейн сердито.
- Он, что ли, будет ремонтировать дом?
Джон вроде бы и не задавал вопросы, а констатировал. Раз на его вопросы не было ответа, значит, так оно и было. Затем последовал новый вопрос: