Космические оборотни

Укол… Я подготавливал свой мозг, отгоняя изумление, возвращаясь к терпеливой разработке этих путаных мыслей: пленник — опасность — не я лично был опасен, но мое пребывание здесь как пленника было опасным для думающего. Может быть, Озокан настолько преступил законы Ииктора, что те, кто помогал ему или повиновался его приказам, имели основания бояться последствий?

Могу ли я рискнуть на контрвнушение?

Страх очень многих толкает к насилию.

Если я увеличу перехваченный мною страх и сконцентрирую его, меня тут же прикончат. Я взвесил все «за» и «против», пока устанавливал связь между нами.

В том, на что я решился, было так мало надежды на удачу, что над ним уже витала тень провала. Я собирался послать в этот колеблющийся мозг мысль, что с исчезновением узника уйдет и страх, но узник этот должен обязательно уйти живым. В самом простом сигнале, какой я только мог придумать, я с максимальным усилием послал эту мысль-луч по линии связи.

Одновременно я продвигался вдоль стены к скату, который вел в камеру. По дороге я взял кувшин, выпил остатки воды и крепко зажал его в руке. Я старался вспомнить, куда открывается дверь, поскольку мои глаза были ослеплены, когда вошел Озокан — наружу? Да, конечно, наружу!

Я поднялся до половины ската и ждал.

Освободить пленника… не будет страха.

Сильнее… Он идет ко мне! Остальное будет зависеть только от удачи. И когда человек кладет свою жизнь на такие весы, это страшное дело.

Я услышал звон металла — дверь открывалась.

Ну!

Дверь качнулась назад, и я бросил вперед не только кувшин, но и заряд страха, направленный по линии связи между мозгом стражника и моим.

Кувшин ударился о голову стражника, тот вскрикнул и отлетел назад. Я поднялся наверх, собрав последние силы, и вышел в дверь. Даже в этом внутреннем коридоре был ослепительный свет. Человек, открывший дверь, валялся у противоположной стены. Он прижал руки к лицу, и между пальцами текла кровь. Он стонал.

Моей первой мыслью было обыскать стражника и взять его меч. Даже с незнакомым оружием я чувствовал себя увереннее. Стражник не сопротивлялся.

Я подумал после, что заряд страха, ударивший в его мозг, был более сильным и неожиданным ударом, чем тот, который нанес его телу кувшин.

Я взял его за плечо и столкнул вниз, в тот погреб, откуда я вышел. К счастью, он оставил закрывающий прут в двери, так что я быстро повернул его и удалился.

Для начала я осмотрелся. Свет резал мои привыкшие к темноте глаза, но я решил, что сейчас поздний вечер. Сколько дней я провел в камере, я не знал, поскольку смена дней и ночей ускользнули от меня.

Во всяком случае, сейчас в этом коридоре не было никого, а мои планы не шли дальше сиюминутных. Мне надо было добраться до выхода, и я не был уверен, что не встречу кого-нибудь из гарнизона.

Мыслеуловитель был слишком слаб для разведки: я полностью израсходовал свой талант эспера, когда заставил стражника открыть мою камеру.

Поэтому мне приходилось рассчитывать только на физические средства и на оружие, которым я не умел пользоваться.

Я пробирался по коридору, прислушиваясь ко всякому звуку, который известил бы меня о нежелательной встрече. Я увидел такое же узкое окно-щель и остановился, чтобы посмотреть наружу.

Тоже небольшая часть двора, окруженная стеной, часть ворот, теперь закрытых, с таким порталом, в котором мог бы поместиться целый отряд. Если это был единственный выход отсюда — я пропал.

Коридор повернул влево. В него выходили двери, и далеко впереди я услышал голоса. Но другого пути не было, и я пошел вдоль стены, сжимая в руке меч.

Первые две двери, врезанные в стену, были закрыты, за что я вознес бы благодарственную молитву, если бы имел возможность ослабить внимание. Я знал, что мои способности эспера упали очень низко, но все-таки старался использовать их остаток для нахождения какой-либо жизни поблизости.

Слабое мерцанье. Я уже знал по звуку голосов, что в одной из дальних комнат по крайней мере два человека, и мыслеуловитель подтвердил это, но ведь их могло быть и десять. Я не справлюсь с ними.

Я пошел дальше. Голоса стали громче.

Я уже различал слова на незнакомом языке. Повышенный тон указывал на ссору.

Из полуоткрытой двери лился яркий свет. Я остановился и осмотрел дверь.

Она тоже открывалась наружу, и щеколда запиралась, как обычно в тюрьме — прут вставлялся в отверстие и поворачивался. Я держал взятый мной прут в левой руке. Подойдет ли он к этой двери?

Смогу ли я прикрыть дверь, чтобы люди внутри не заметили?

Я не рискнул заглянуть в комнату, но голоса там поднялись до крика, и я надеялся, что они в своей ссоре не обратят внимания на дверь.

Я сунул меч за пояс, взял прут в правую руку, а ладонью левой осторожно нажал на дверь, но она оказалась слишком тяжела для такого легкого прикосновения.

Я толкнул сильнее и замер: любой предательский скрип, какой-нибудь перерыв в разговоре могли показать мне, что я сделал ошибку.

Но дверь все-таки двигалась дюйм за дюймом и, наконец, плотно прижалась к коробке. Скандал в комнате продолжался.