Постепенно эвакуация набирала обороты. Грузовик с Илленсы принимал ПВСЖ, то возникавших, то пропадавших в заполнявших обзорный экран желтых клубах ядовитого хлористого дыма. Другой экран показывал медленно бредущую вереницу кельгиан, вдоль которой сновали медики и ремонтники с оборудованием. Кому-то решение эвакуировать первыми выздоравливающих пациентов могло показаться нелепым, однако у Конвея были на то свои основания. Когда ходячие больные удалятся, в коридорах и шлюзах будет меньше толкотни, что позволит спокойно перевозить тяжелых пациентов; к тому же, чем дольше пробудут последние в госпитальных палатах, тем лучше.
— Еще два корабля с Илленсы, доктор, — сказал лейтенант. — Малой вместимости, примерно на двадцать больных каждый.
— Шлюз номер семнадцать занят, — проговорил Конвей. — Пусть подождут на орбите.
Потом прилетел звездолет с земной колонии Грегори. Людей в первоначальном смысле слова — больных людей — в госпитале было раз-два и обчелся, но грегорианский корабль мог взять на борт других теплокровных кислорододышащих — только, разумеется, не тралтанов. Конвей принялся давать указания капитану, и тут принесли обед. Не прекращая распоряжаться, доктор с жадностью накинулся на еду.
Внезапно вспыхнул экран внутренней связи, и на нем появилось утомленное лицо полковника Скемптона.
— Доктор, вы не забыли про два илленсанских корабля на орбите?
— Нет! — огрызнулся Конвей, которого разозлил тон полковника. — На уровне хлородышащих нет дополнительных шлюзов, кроме семнадцатого, а через тот идет погрузка. Подождут.
— Не получится, — возразил Скемптон. — В случае вражеского нападения они окажутся под угрозой. Так что или принимайте их, или отправляйте обратно. Мне очень жаль.
Конвей раскрыл было рот — и тут же плотно сжал губы, проглотив то, что собирался сказать. Он попытался взять себя в руки и мыслить логически. Выведение боевых кораблей на позиции для отражения атаки займет не день и не два, а навигаторы, ответственные за операцию, улетят так скоро, как только будет возможно — на разведывательных звездолетах или вместе с пациентами. План мониторов предусматривал устранение из госпиталя всех, кто мог бы стать источником сведений о планетах Федерации. Боевым кораблям вменялось в обязанность защищать госпиталь и причаленные к нему звездолеты, а потому факт нахождения на орбите двух безоружных грузовиков довел, должно быть, командующего флотом мониторов до белого каления.
— Хорошо, полковник, — произнес Конвей. — Пускай швартуются к шлюзам пятнадцать и двадцать один. Хлородышащим придется миновать по дороге родильное отделение ДБЛФ и часть секции АУГЛ. С учетом всех осложнений пациенты будут на борту часа через три…
И впрямь — осложнения, подумал он, отдавая необходимые приказы. По счастью, и палата ДБЛФ, и тот закуток секции АУГЛ к тому времени, когда в них очутятся хлородышащие илленсаны, будут пустыми. Однако у соседнего шлюза грузятся на корабль с Грегори ЭЛНТ, которым помогают медсестры-ДБЛФ в скафандрах. А потом через хлорные палаты нужно будет провести птицеподобных МСВК…
В Приемном покое слитком мало обзорных экранов, решил вдруг Конвей, а потому полную картину происходящему получить невозможно. Он был уверен, что вот-вот допустить промах, который приведет к катастрофическим последствиям. И он его наверняка допустит, если будет пребывать в неведении. Надо взяться за дело самому. Он связался с О’Марой, объяснил ситуацию и попросил замену.
Глава XV
Сменил его доктор Маннон, который жалобно застонал, увидев экраны и множество мерцающих огоньков на пультах, а потом без лишних слов принял бразды правления. Лучшего сменщика Конвею и пожелать было трудно. Он повернулся, чтобы уйти, но тут Маннон чуть ли не прижался носом к одному из экранов и изрек:
— Угу!
— Что стряслось? — спросил Конвей.
— Ничего, ничего, — ответил Маннон, не оборачиваясь. — Теперь я понимаю, с чего вдруг вас потянуло туда.
— Я же вам объяснил! — воскликнул Конвей, топнул ногой и сказал себе, что Маннон совершает преступление, ведя бессмысленные разговоры в столь напряженное время. Потом ему подумалось, что пожилой доктор, наверно, устал или обзавелся очередной, на редкость зубодробительной мнемограммой, и ему стало стыдно за свою несдержанность. Он не ощущал вины за то, что срывал злобу на Скемптоне или на операторах у пультов, но вот друзей оскорблять не стоит — даже если он раздражен и утомлен, а кругом творится черт-те что. Однако за хлопотами раскаяние скоро забылось.