Космический марафон

— Куда он мог подеваться? Просто уму непостижимо! — буркнул Джепсон, отходя от ствола подальше, чтобы удобнее было смотреть вверх. И тут послышался свист рассекаемого воздуха — это ветка, нависавшая над его головой, резко метнулась вниз. Я даже как будто услышал безмолвный торжествующий возглас доставшего-таки свою жертву дерева. Плоский лист шлепнул Джепсона прямо по спине, а все пространство под деревом тут же оказалось буквально залито ананасово-коричным ароматом. Затем ветка так же резко ушла обратно вверх, унося с собой и свою жертву. Джепсон с яростным ревом отчаянно пытался высвободиться, а мы, совершенно обалдевшие, столпились внизу. Нам было видно, что он прилип к тыльной стороне листа, и чем яростнее он пытался оторваться от него, тем больше его заливало какое-то густое желтовато-зеленое вещество. Судя по всему, оно было раз в сто более липким, чем самый лучший птичий клей. Наконец мы стали хором орать ему, чтобы он перестал дергаться, а то, мол, эта жижа зальет ему и лицо. Но чтобы привлечь его внимание, нам потребовалось немереное количество децибел и изрядное количество довольно-таки оскорбительных выпадов в его адрес. К тому времени липкая масса уже покрыла всю его одежду, а одна рука намертво прилипла к телу. Выглядел он ужасно. Было совершенно ясно: если липучка зальет ему рот и нос, то он просто задохнется.

Молдерс попробовал взобраться по стволу наверх, но вскоре понял, что это напрасная трата сил. Он отошел подальше от ствола, чтобы взглянуть, что там наверху, но тут же поспешно вернулся на прежнее место, заметив, что одна из ветвей угрожающе шевельнулась, собираясь угостить его порцией все той же липкой дряни.

Самое безопасное для нас место находилось прямо под несчастным Джепсоном. Липучка все заливала и заливала того и, насколько я мог судить, через полчаса должна была покрыть полностью, а если он будет продолжать дергаться — то и еще раньше.

Все это время где-то поблизости продолжали раздаваться глухие удары, как бы отсчитывавшие последние мгновения жизни нашего несчастного товарища. Звуки напоминали удары африканских тамтамов, приглушенные какими-то толстыми стенами.

Указывая на золотистый цилиндр «Марафона», лежащий в пятистах ярдах от нас, Уилсон сказал:

— Чем больше мы потеряем здесь времени, тем хуже все это кончится. Давайте сбегаем на корабль, возьмем веревки и крюки. А тогда снять его будет делом нескольких секунд.

— Нет, — решил я, — Мы, черт возьми, снимем его еще быстрее.

Потопав ногами по траве и убедившись, что она и в этом месте достаточно густая и упругая, я поднял излучатель и прицелился в то место, где лист, державший Джепсона, соединялся с веткой. Поняв, что я собираюсь сделать, он в панике взревел:

— Эй, не вздумай… ты, полоумный! Ты же меня…

Но игольный луч максимальной мощности уже перерезал ветку. Лист отвалился, и тут дерево как будто взбесилось. Свои двадцать пять футов до земли Джепсон пролетел с просто-таки удивительной скоростью в два смачных ругательства на каждый фут. Наконец он с шумом рухнул на траву с прилипшим к спине листом и разразился совсем уж площадной бранью. Нам тем временем пришлось ничком броситься на землю, поскольку дерево вышло из себя и яростно пыталось дотянуться листами-лопатами до нас — своих обидчиков.

Одна особенно настойчивая ветка продолжала колотить листом всего в ярде от моей головы, а я в свою очередь пытался вдавить себя как можно глубже в землю. Я чувствовал, как ритмичными толчками мою голову овевают порывы ветра от хлопающего рядом листа и густой ананасово-коричный аромат. Меня прямо-таки пот прошибал при мысли о том, как отчаянно будут напрягаться мои легкие, вылезать из орбит глаза и колотиться сердце, если лист дотянется до меня и я получу порцию липкой дряни прямо в лицо. Нет, тогда уж я предпочел бы, чтобы меня просто пристрелили.

Через некоторое время дерево наконец прекратило тщетные попытки добраться до кого-нибудь из нас и снова застыло, как дремлющий гигант, в любую минуту готовый снова перейти к активным действиям. Мы по-пластунски доползли до Джепсона и кое-как ухитрились вытащить его из-под дерева вместе с листом, прилипшим к спине.

Идти он не мог, так как сапоги и брючины намертво склеились между собой. Левая рука тоже будто приросла к телу. Он был совершенно вне себя и непрерывно то жаловался на судьбу, то ругался, не давая себе времени ни подумать, ни перевести дыхание. До этого случая мы даже не представляли, что он способен на такое красноречие. И только когда мы выволокли его на открытое место, я вслух произнес те несколько энергичных слов, которые он по оплошности пропустил.

Молдерс, всегда очень спокойный, ругаться не стал, видимо вполне удовлетворившись тем, что принялись извергать из себя мы с Джепсоном. Молдерс помогал мне тащить его, и теперь ни он, ни я не могли отлепиться от нашей ноши. Мы превратились буквально в единое целое, как трое сиамских братьев-близнецов, только вот никаких братских чувств мы при этом не испытывали, да и речи наши тоже как-то не свидетельствовали о братской любви.