Космический марафон

— Он притаился на стволе в сорока футах от земли. Там в коре оказалось углубление, где он спрятался. Я и заметил-то его почти случайно, когда подобрался чересчур близко и ой начал дергаться, боясь, что я его обнаружу. — Марсианин поднял свой шлем. — Поистине замечательный пример естественной маскировки. — Продолжая одним глазом взирать на шлем, второй он устремил на любопытного Бренанда и сделал недовольный жест щупальцем: — А как насчет того, чтобы хоть где-нибудь откачать воздух и позволить представителям высшей формы разумной жизни хоть какое-то время провести в покое и с удобствами?

— Ладно, так и быть, откачаем воздух из правого шлюза, — пообещал Бренанд. — И не больно-то выпендривайся, ты, жалкая карикатура на резинового паука.

— Ха! — с большим достоинством ответствовал Кли Янг. — Кто, по-твоему, придумал шахматы, но до сих пор с трудом отличает черную пешку от белой? Кто не в состоянии даже камешки побросать без того, чтобы не вляпаться во что-нибудь этакое? — С этим презрительным замечанием по поводу земной несостоятельности он снова нахлобучил шлем и знаком попросил меня откачать в нем воздух, что я и сделал. — Благодарю! — глухо донесся его голос из-за диафрагмы шлема. Теперь следовало побольше узнать о нашем зеленом госте.

Капитан Макналти беседовал с аборигеном лично. Босс величественно восседал за своим металлическим столом и взирал на хрупкого туземца взглядом, в котором было поровну высокомерия и добродушия. Туземец стоял перед ним и то и дело испуганно зыркал своими черными глазенками по сторонам. Теперь, вблизи, я разглядел на нем набедренную повязку, цветом почти не отличающуюся от кожи. Спина его казалась чуть темнее, чем грудь и живот, а кожа на ней выглядела гораздо грубее, более пористой и напоминала кору дерева, на котором он пытался от нас спрятаться.

Даже набедренная повязка сзади оказалась гораздо темнее, чем спереди. Ноги у него были широкими и босыми, а на пальцах ног имелось по два сустава почти такой же длины, что и пальцы рук. Одежды у него, кроме набедренной повязки, никакой не было, как, впрочем, и оружия. Но наибольший интерес у присутствующих, конечно, вызывала своеобразная хризантема у него на груди.

— Его накормили? — заботливо спросил капитан.

— Ему предлагали поесть, — ответил Эл. — Но он отказался. Даже не прикоснулся к пище.

Насколько я понимаю, единственное, чего ему хочется, — это вернуться обратно на дерево.

— Хм-м-м-м, — проворчал Макналти. — Всему свое время. — И, снова напустив на себя вид добродушного дядюшки, он спросил у туземца: — Как тебя зовут?

Видимо, по интонации капитана поняв, что ему задали вопрос, зеленый абориген замахал руками и возбужденно зачирикал на непонятном языке. Он говорил и говорил, то и дело подкрепляя свои слова очень выразительными, но совершенно непонятными нам жестами. Язык был довольно благозвучным, а голос певучим.

— Понятно, — пробормотал Макналти, когда поток непонятных слов наконец иссяк. Он вопросительно взглянул на Эла Стора: — Как ты считаешь, этот парень не может быть телепатом, вроде тех омаров?

— Более чем сомнительно. По уровню развития я бы поставил его где-то в один ряд с конголезскими пигмеями, а может, и ниже. У него даже примитивного копья нет, не говоря уже о луке со стрелами или духовой трубке.

— Думаю, ты прав. Мне тоже показалось, что он не больно-то разумен. — По-прежнему сохраняя отечески-покровительственный вид, Макналти продолжал: — В любом случае мы пока друг друга не понимаем, и нам, видимо, придется каким-то образом решить проблему языкового барьера. Посадим нашего лучшего лингвиста: пусть осваивает язык этого парня и потихоньку учит его основам нашего.

— Позвольте, я попробую, — предложил Эл. — Худо ли бедно, но у меня перед всеми остальными есть одно преимущество — электронная память.

Он приблизился к зеленому туземцу, бесшумно неся свое могучее, идеальных пропорций тело на толстенных эластичных подошвах. Похоже, туземцу пришлось не по душе то, как тихо Эл к нему подошел, да и его сверкающие глаза тоже. Он попятился и прижался спиной к стене, снова шаря глазами по сторонам в поисках возможного пути для бегства.

Эл, заметив его испуг, остановился и хлопнул себя по голове могучей ручищей так, что мне этот хлопок наверняка размозжил бы череп.

— Голова, — сказал он. Потом он еще с полдюжины раз повторил движение, каждый раз приговаривая: — Голова, голова!

Уж настолько-то глупым зеленый быть просто не мог: он наконец понял, чего от него добиваются, и чирикнул:

— Мах!

Снова коснувшись своей головы, Эл спросил:

— Мах?

— Бья! — отозвался туземец, вроде уже начавший приходить в себя.

— Ну вот, это, оказывается, чертовски просто, — одобрительно пророкотал Макналти, явно становясь все более и более высокого мнения о своих лингвистических способностях. — Мах — голова, бья — да.