Космический маршал. В списках не значится

— Ты извини, парень, — вздохнул он, бросив взгляд на Сурикова, который сделал несколько шагов в их сторону и остановился, дожидаясь, когда они закончат разговор, — но мне — пора. Тебе, — улыбнулся он, — тоже.

Вновь протянул руку, пожал еще совсем мальчишескую ладонь…

— Через три года у вас стажировка, просись к нам, я прослежу, чтобы удовлетворили. — Опустил руку, не разрывая незримую нить, что протянулась между ними, всего лишь делая ее невидимой. — И всегда помни, что ты — маршал. А значит…

— … не отступать и не сдаваться, — закончил за него Юрка, вытянувшись… А то, что футболка и штаны грязные и порванные…

— Не отступать и не сдаваться, — повторил за будущим маршалом Ханаз и, хлопнув напоследок по плечу, направился обратно, оставив парня одного.

Думать, вспоминать, утверждаться в сделанном выборе…

Эпилог

На Земле меня встречал Жерлис. Он же (с соответствующим сопровождением, чтобы сразу привыкала) отвез на квартиру Ровера и ждал, пока соберу свои вещи.

Ни комментариев, ни оценки… Он знал, как это бывает…

Разговор с Нори, состоявшийся на фоне не самых приятных ощущений после ввода очередной порции ботов, вышел не столь тяжелым, как я опасалась. Учитель, друг, все еще муж… он понимал меня иногда даже лучше, чем это делала я сама.

Ни обид, ни взаимных обвинений, ни выражений сожаления… В нашем с ним случае это называлось: пожить отдельно. Иллюзия не сделанного окончательно выбора.

С родителями я тоже беседовала с борта курьерского крейсера, клятвенно пообещав заглянуть в гости, как только закончу писать рапорт. Отец выглядел усталым — испытания… У него была своя любимая работа, которой он отдавал всего себя. Мама — печальной. Она мечтала о внуках… Я, как и старшие братья, пока что не оправдывала ее ожиданий. Медики Шторма подтвердили, что наше с Риманом безумие закончилось без последствий. В какой-то мере я жалела об этом, пусть и осознавала, что так даже не лучше — правильнее. Для нас всех.

Пока я сомневалась…

Я не сомневалась, просто жизнь поменяла правила игры, перетасовав приоритеты и заново расставив акценты.

С кем смогла поговорить более менее откровенно — Вали. Подруга, наставница… когда-то она оказалась в похожей ситуации и сделала свой выбор. Тот оказался иным, но… после бутылки тарканского, на которую бывший маршал, а ныне акула журналистики расщедрилась ради меня, вывод, что мужчины — зло, смотрелся, как откровение.

Спустя пятнадцать минут, когда новоприобретенные боты сделали свое дело и полностью избавили от опьянения, я уже так не считала, вспоминая всех, кто прикрывал мою спину, и завидовала Валенси, продолжавшей яростно убеждать меня в своей правоте. Вот только взгляд у нее при этом был слишком трезвым…

Месяц, отведенный на формирование моего сектора ответственности, в который вошли четыре аналитические группы, чем-то напоминал Зерхановскую операцию в той ее части, когда каждый тянул кусок одеяла на себя, ища выгоды в первую очередь для собственной конторы.

Не знаю как, но мне удавалось отбиваться, не только находя нужные контраргументы, но и, время от времени, переходя в наступление. Под раздачу попадали все.

Шторм, за то, что перехватил лучших оперативников.

Воронов, получивший наконец-то генерала, за то, что продолжал игру в недалекого середнячка, которого каждый норовит обидеть.

Ежов, потому что с высоты своего положения посматривал на наши трепыхания с добродушной отцовской снисходительностью.

Злобин (тот самый третий, о котором Орлов говорил, что мужик нормальный, правильный), флотский адмирал с замашками, выдававшими в нем матерого ССБешника, за то, что постоянно лез под руку, пытаясь разобраться во всем и сразу.

Сам Орлов… Этот был настолько вездесущ, что очень скоро я начала мечтать о том счастливом времени, когда доводил меня один лишь Шторм. Но зато теперь я точно знала, почему полковник стал таким… У него просто не было других вариантов.

Ровер, которому по промежуточным итогам в деле все еще существующей организации «За будущее Галактики», досрочно присвоили полковника, в этой чехарде стоял на особицу. В центре, но… вне. Спокойный, бесстрастный и до оскомины объективный.

В этом была и моя вина, но… Мы — люди взрослые, нам предстояло с этим жить.