Космический рубеж

Бандит щелкнул зажигалкой. Брызнули несколько искорок, и почти сразу появилось пламя. Шаман взял одну из иголок за ушко, поднес острие к огню и стал произносить заклинание. Это были две-три фразы, которые повторялись им энное количество раз. «Наверняка, все рассчитано, и он знает, сколько раз нужно произнести эти слова, чтобы игла дошла до нужной кондиции», – предположил прапорщик, сохраняя трезвость ума и ясность мысли. И действительно, когда заклинание прозвучало раз десять, шаман убрал иголку от огня. Она была раскаленной докрасна почти наполовину. Подручный убрал зажигалку, а Тумани, громко выкрикивая резкие обрывистые слова, начал втыкать раскаленной частью иглы в фотографию Григорьева на удостоверении. Виктор с изумлением наблюдал, как с обратной стороны документа образуются отверстия, а само удостоверение превращается в решето. Медлить было опасно, ведь не ровен час, его могли подвергнуть такой же экзекуции, которой был подвержен его английский коллега. Он начал тяжело дышать, делая вид, будто ему не хватает воздуха и он пытается втянуть в себя его как можно больше. Никакой реакции шамана на это не последовало. Ни один мускул не дрогнул на его лице. С каменным выражением он продолжал выкрикивать одному ему известные словеса и делал новые отверстия в снимке Виктора на удостоверении. И теперь всякий раз, как он это проделывал, прапорщик вскрикивал и вздрагивал всем телом, изображая невыносимую боль. Когда игла остыла, тем же образом накалили вторую, при этом прежняя оставалась торчать в последнем из проделанных отверстий. Григорьев чуть было не упустил из виду этот момент, но довольно быстро опомнился и стал изображать, будто страшно мучается от боли. Подручные полевого командира украдкой бросали на него насмешливые взгляды: мол, так тебе, сволочь, и надо. Сам же шаман был сосредоточен на второй игле. Раскалив ее до желаемой кондиции, он возобновил «активные магические действия». Следом за ним к активной имитации страданий вернулся и пленник. Он стал трястись, будто в лихорадке, и пытался запрокинуть голову, но бандиты не позволяли ему это сделать. Тумани же наконец обратился к нему с вопросом:

– Ну, я же тебе говорил, что будет очень плохо, а ты мне не верил! Если хочешь, чтобы твои страдания прекратились, ты должен просто взять и рассказать всю правду про огненный шар и про твоих сослуживцев, выехавших из Антре на втором джипе.

– Что? – заплетающимся языком произнес Виктор, бросил на шамана мутный взгляд и обмяк, повиснув на руках головорезов, как на вешалке.

– Перегнули палку, – вертя в руке изрешеченный документ, недовольно промолвил главарь и сплюнул себе под ноги. – Уберите его. Заприте снова в клетке. И давайте кого-нибудь из местных сюда, может, из них хоть что-то вытащить удастся.

Подручные послушно поволокли Григорьева в сторону клетки и забросили его туда на раз-два, будто мешок с мукой. Их совершенно не заботило, что пленник может сильно удариться и что-нибудь себе повредить. Относились к нему как к расходному материалу, которого немало уже успели повидать. Эта небрежность возмущала остальных пленников, но что они могли поделать в такой ситуации! Головорезы же вытащили одного из местных. Бедолага притаился в дальнем углу, надеясь, что про него до поры до времени не вспомнят. К своему величайшему удивлению и огорчению, он понял, что надежды оказались напрасными, и, закричав, как подстреленная обезьяна, попытался сопротивляться, за что получил несколько ударов палками. Угомонился, но добровольно все равно не пошел, его потащили, поругиваясь на удивительной смеси языков.

Григорьев лежал на земле, продолжая изображать потерю сознания. Нельзя было раскрыть себя ни перед головорезами, ни перед пленниками. Он знал, что неподалеку находилось еще несколько человек из числа местных, и среди них вполне могли оказаться «подсадные утки» – доносчики. Поэтому пауза с «возвращением к сознанию» была вынужденно затянутой.

Тем временем майор Филдинг пришел в себя. Очнулся, словно избавляясь от тяжкого страшного сна, и изумленными глазами осмотрелся, обнаружив, что все еще находится в клетке. Благо остальным не пришлось объяснять ему, что случилось и как он здесь оказался. Англичанин был явно впечатлен «радушным» приемом со стороны Тумани, поэтому первым его словом после прихода в себя было слово «бежать». После, когда к разговору присоединился Григорьев, Филдинг заговорил о побеге как о чем-то конкретном и едва ли не осязаемом. Он был весь перепачкан кровью, хотя на лице ссадин или других ран практически не наблюдалось. «Видимо, грамотно били», – заметил про себя прапорщик, пытаясь понять, с каким умыслом эти головорезы поберегли лицо британского майора.

– О чем этот полевой командир у вас спрашивал? – поинтересовался Лоренс у Виктора.

– Да вот, дался им этот огненный шар, как будто мы к нему имеем какое-то отношение, – несколько отстраненно ответил прапорщик. – И еще иголки эти. Вуду… Чертовщина какая-то. Полевой командир – танцующий колдун с восковыми фигурками в руках.