Космология ЭРОСА

Есть три характерные черты, которые при всех допустимых различиях встречаются и всегда повторяются в первобытном переживании великих экстатиков. Это предполагаемый или действительный уход души на периферию, в «другой мир». Во-вторых, непереносимость болезненных впечатлений, выражением чего становится неуязвимость. И, в-третьих, восприятие откровений, определяющихся жизнью. Только третий момент привлекает наше внимание, так как провоцирует вопрос о том, как устроено переживание, чье значение оказывается более важным, нежели факт, определяющий суть банальных истин. Если бы мы хотели следовать откровениям посвященных в тайны всех времен и народов, то ушли бы ни с чем, так как столкнулись бы с запретом на разглашение тайного света «знающих», либо же оказались бы в смятении от «видений», которыми буквально исполнен Святой Миф. Там мы можем столкнуться с чудесными метеоритами, световыми столпами, огненными колоннами и падающими звездами. С другой стороны, «видения» могут быть связаны с существами: сатирами Диониса, колдунами, дьяволами, ангелами, святыми. Если бы мы стали изучать множество символов, то предполагалось бы их доскональное толкование. Например, такие, как мистическая роза, сияющий венец, святая чаша. Если же мы приводим сопутствующие телесные ощущения экстатиков, то мы должны извлечь из этого, что они что-то видят, а также вместе с тем слышат, вкушают и осязают. В христианских мистериях вкушение Бога обладает огромным значением: «Вкусите, и увидите, что благ Господь, — блажен муж, который уповает на Него». И наконец мы бы прониклись убеждениями, которые в результате переживания закрепились в мистериях, которые (если не считать регулярно обретаемого «бессмертия») крайне различны! Вера богобоязненных «невест Божьих» резко диссонирует с действиями ведьмы, получившей посвящение через заключение «любовного» пакта с дьяволом! В итоге мы подверглись бы риску перепутать действительное мистическое переживание с галлюцинацией, вызванной желанием, заложенным в основу их культов. В данном случае мы могли бы воспринять посвященных как истерических придурков, что в «новое время» уже случалось не раз. Те, кто решился поступить именно таким образом, никогда бы не достигли своей цели.

Чтобы постичь убеждения, надо знать миф, из которого они выросли, чтобы понять миф, надо толковать символы, которые его породили, чтобы постигнуть символы, надо знать о том, как переживать то, что не может быть нам передано в банальных суждениях. Таким образом, мы, кажется, должны отказаться от этой затеи, что не мешает нам вновь задаться вопросом: есть ли (невзирая на множество разнообразных видений и откровений) что-то общее в нелогично приобретенных знаниях, которые отличаются потрясающей убедительностью? Есть ли что-то общее в их причинах? И тут мы сталкиваемся с разнообразно повторяющейся в союзах посвященных ситуацией — мистическая уверенность опирается на опыт эпоптии, то есть созерцание божественного явления (Богоявление, Эпифания, Парусил).

Повторение же случается в связи с символьными представлениями о его божественном умирании с последующим перерождением через «священную свадьбу». Мы уже можем предвидеть конечный результат: мир существует в священном исполнении, когда он заключает брак с богом (причастие, Unio mystica, иерогамия). И мир сливается с ним через его созерцание. Есть несколько свидетельств, относящихся к древним временам.

«Счастлив тот, кто созерцает это», — говорится в окончании гимна в честь Деметры. «О трижды счастливы те из смертных, которые направляются в Аид после того, как узрят это (δερχθέντες)»,

— можем мы прочесть у Софокла. «Счастлив тот, кто узрел (ϊδων), спускаясь под землю, он знает жизни завершение и жизни богоданное начало», — обнаруживаем у Пиндара. «Участие в вакхических обрядах и в актах корибантов усиливается, принимая форму экстаза, пока они не зрят ожидаемое»,

— сообщает Филон в своей книге «О созерцательной жизни». Одна из золотых орфических скрижалей говорит о том, что мистическое божество, которое, согласно ожиданиям на постмортиальное спасение, переносит посвященных в новую жизнь за пределами телесной смерти: «О счастливейший и блаженнейший, ты будешь божеством, а не страдающим человеком!» В другом месте душа посвященного восторженна перед божеством: «Я хвалюсь вашим блаженным родом!»