Космология ЭРОСА

Священные обычаи и посвящение — это нечто упорядоченное, узаконенное создателем людей, чтобы связать два пола и разные роды в одно сообщество и тем самым сохранить силу ритмов Вселенной, а вместе с тем ослабить силу принуждения, через которую Дух хочет отторгнуть людей от жизни. Но только созданным переживанием и обновлением, призванными для облегчения первоначального экстаза, когда-то в пеласгическую эпоху человечества были проникнуты все творения. Осколки и обломки этого мы сейчас можем обнаружить у «природных народов». Они по-прежнему (или делали это до недавнего времени) хранят подлинную поэзию и подлинное искусство. Об этом пишется, что их вклад и вовсе не подлежит оценке. Общее для целой группы культурных явлений обозначение «изобразительное искусство» напоминает нам о том, что каждое созданное творение имеет в своей цели памятный образ. Это подсказывает нам, что есть события, вынуждающие дух к художественным усилиям, что в свою очередь каким-то способом связано с «просветлением образа». Поэтому для того, чтобы постигнуть суть экстаза, мы делаем не решительные, но предопределяющие шаги. По мере их совершения мы исследуем, благодаря чему произвольный акт восприятия, дающий нам вещи, отличается от страдательного созерцания, проистекающего от «образа».

Я не могу взять с собой красивый ландшафт, видом которого я наслаждаюсь: но я могу сделать из него «пейзаж», основанный на живущем во мне образе этого ландшафта. В то время как реальный ландшафт остается тем же самым и на том же самом месте, где и находился, его образ расходится среди тысяч существ, которые, так или иначе, увидели его. Причем, есть зависимость и от каждого из этих существ, и от времени года, суток или освещения, что в основе имеет первообраз. Если мы отвлечем воображение представляющего от его духовной деятельности, то мы придадим образу черты идеального облика, который соответствует фантазии как реальности. Мы полагаем, что это предопределено не столько душой воспринимающего, сколько самой моделью. То есть у нас есть форма представления о том, что преобладало в экстатическом сознании и сознании изначального человека, которое господствовало над миром факта.

Как уже говорилось, мы получаем следующие формулы противопоставлений. Образ имеет настоящее только в момент своего переживания — вещь же «установлена» раз и навсегда; образ плывет по волнам вездесущего переживания — вещь всегда находится в чуждой жизни несущественности; образ проявляется в связи с пережитым опытом — вещь есть в акте восприятия у любого; я помню образ, но затрудняюсь изложить его в четком описании — я без проблем могу описать вещь, так как она в любое время одна и та же, в том же положении. В разное время воспринимающая душа рождает разные образы — вещь находится вне времени, а потому оно разрушительно в отношении ее. Образ происходит от души — вещь воспринимается рассудком через Дух. Образ пребывает в не зависимой от сознания реальности (она сохраняется неприкосновенной вне зависимости от того, помню я ее или нет) — вещь мыслится только через сознание и существует только для личностного существа. А потому можно заявить: тот, кто разрушает свою личностность в приступе экстаза, тот в этот же момент погибает для мира, где господствуют факты. И он воскресает в вытесненной реальности, в мире образов. Созерцающая душа является внутренним, а созерцаемая действительность — внешним полюсом. Они теперь связаны между собой (непрекращающаяся Гамия), но никогда не будут идентичны друг другу (непрекращающееся Созерцание). Из соприкосновения внутреннего и внешнего полюсов непрерывно рождается одушевленный образ (непрекращающееся Рождение). Внешнее дополняет внутреннее, и из их объятий рождается пульсирующий огненный поток космических образов, «танцующая звезда» хаоса. Здесь было бы уместно привести провидческую фразу Новалиса: «Внешнее есть внутреннее, возведенное в состояние тайны». Так изящным образом он описывает суть экстаза и причину любой ясновидческой непоколебимости.

Мы на некоторое время прервем наш рассказ, чтобы оберечь созерцание первообразов от сокрушительного недоразумения, которое угрожает им с тех пор, как Шопенгауэр предложил собственное толкование платоновских идей. Мы не сможем сделать нигилизм данной теории идей более убедительным, чем соблазнительное опровержение его, которое мы можем увидеть в зеркале шопенгауэровского мышления. Он заявляет нам, что в мыслительном состоянии мы постигаем отдельные факты, которые по-прежнему формируют объект научных изысканий. В созерцательном же состоянии мы, напротив, в каждом отдельном предмете непосредственно воспринимаем его непреходящий «первообраз».