Вернувшись домой, мы прошли в гостиную, чтобы снять куртки и обувь. Все, кроме замершей у входа Сидни – она встала на фоне открытой двери, крепко обхватив себя руками.
– Сидни? – спросила мама, расшнуровывая кроссовки.
– Это все неправильно, – сказала Сидни.
– Что ты имеешь в виду?
Сидни слегка покачала головой.
– Я больше в этом не участвую.
Мама убрала руки с кроссовок.
– В чем не участвуешь?
– В «Блуждающей тьме», – ответила Сидни. – С меня хватит. Это все неправильно, и ноги моей там больше не будет.
– Мы открываемся послезавтра, – напомнила мама.
– Не моя проблема, – ответила Сидни и ушла по коридору в спальню девочек.
– Ну уж нет, юная леди, еще как твоя, – сказала мама.
Она выпрямилась и бросилась через квартиру вслед за Сидни, но споткнулась о развязанные шнурки собственных кроссовок. Тогда она ухватилась одной рукой за стенку коридора и большими осторожными шагами добралась до спальни девочек. Дверь она за собой не прикрыла, поэтому мы с Юнис услышали весь их разговор:
– Мы сделали все это – этот дурацкий, тяжелый, отчаянный проект – ради тебя! – говорила мама. – Это твое детище, твоя концепция, твоя мечта. Ты не можешь просто так взять и бросить его!
– Ты с самого начала все поганила! – кричала Сидни. – Блин, я не виновата, что ты держишь папины чертежи у себя и все портишь!
– Нет никаких чертежей, – ответила мама. – И никогда не было! Только куча дурацких рисунков, которые твой отец рисовал, когда умирал от опухоли мозга. Мы просто коротали время в ожидании конца. Там нет ничего полезного.
В комнате повисла пауза. Достаточно долгая для того, чтобы мы с Юнис успели оторвать взгляды от коридора и посмотреть друг на друга.
– Ты врешь, – тихо сказала, наконец, Сидни.
– Нет, – ответила мама мягким утешающим голосом, каким никогда не говорила раньше.
И эта внезапная ее нежность вызвала во мне огромную боль и тоску оттого, что я знаю не все.
– Тогда зачем ты их прятала? Почему никому не показывала? – спросила Сидни.
– Я не обязана отвечать ни на один из твоих вопросов, – ответила мама так же мягко, но уже со знакомой сталью в голосе.
– Тогда я точно не буду работать в этом дурацком «Доме с привидениями»! – отрезала Сидни. – Развлекайтесь с мистером Рэнсомом сами!
Не знаю, кто хлопнул дверью, когда мама покинула комнату. Она пошла обратно по коридору в гостиную и снова зацепилась о шнурки, но в этот раз не смогла удержать равновесие и с проклятиями рухнула на покрытый линолеумом пол. Приземлившись на четвереньки, она села, сорвала с себя кроссовки и швырнула их в гостиную. Мгновение спустя появилась и она сама, кипя от гнева. Я съежился от страха, когда ее пылающий взгляд упал сначала на меня, потом на Юнис.
– Кто-нибудь из вас понимает, что происходит? – спросила она.
– Нет, – ответила Юнис с искренним удивлением.
Я чуть не раскололся и не выложил немедленно все, что знал. Мне очень хотелось избавиться от этой тайны, предоставить взрослым самим разобраться с ней, но я дал слово и даже принял плату за свое молчание.
Мама и мистер Рэнсом заменили Сидни другой девочкой из театрального кружка. Сидни же большую часть времени из тех двух дней, которые оставались до открытия, просидела в своей комнате, не снимая пижамы. Она больше не говорила о «Блуждающей тьме» и вообще перестала ссориться с мамой. Если та просила ее что-нибудь сделать по дому, то она выполняла все без пререканий.
Хотя теперь она фактически выполняла обязанности моей няни, мы по-прежнему избегали друг друга. Я старался не подходить к комнате девочек, где, судя по звуку, она говорила часами напролет – слишком тихим голосом, чтобы можно было подслушать. Не знаю, разговаривала ли она по телефону или просто читала вслух свои любимые пьесы, я просто старался держаться от нее на расстоянии. Когда она выходила, чтобы посмотреть телевизор, я прятался в своей комнате. Несколько раз я пытался затеять игру с моим новым Бэтменом и его пещерой, но никакой радости мне это не доставляло. Тогда я впервые понял, что если получить желаемое неправильным способом, то можно запросто разрушить мечту.
В вечер открытия мама и Юнис обняли меня и взяли обещание вести себя хорошо ради Сидни. Сидни же пожелала им переломать себе ноги. Мама бросила на нее странный испытующий взгляд – словно догадывалась о чем-то и даже подозревала что-то конкретное, но боялась спросить и узнать это наверняка.
После того, как они ушли, Сидни села рядом со мной на диван перед включенным телевизором. Я немедленно встал, чтобы уйти, но она положила руку мне на плечо и попросила остаться. Некоторое время мы сидели молча, и я настолько сильно увлекся телепередачей, что вздрогнул, когда она заговорила:
– Я вот только одного не понимаю, – сказала она. – Как ты оказался на складе?
Я не стал ничего отвечать. Тогда она закатила глаза, промычала что-то с отвращением и вскочила на ноги. Она уже шла по коридору в спальню девочек, когда раздался стук в дверь.
– Открой сам, – бросила она через плечо.