Космонавт из Богемии

Я натянул на голову кокон мешка, чтобы не слышать монотонных поскрипываний корабля. Даже самые сложные технические структуры не способны избегать дыхания жизни. Материалы совокупляются, сталкиваются, жадно хватают воздух. Я почувствовал прилив сил, кровь бежала в венах, и я засыпал. Один раз обнаружил, что протягиваю пальцы за глазами кролика, чтобы бросить их кудахчущим курам. Дождь струился через дыры в водосточной трубе, разбудил дремавших на скамейке котов. Жалкие сандалии двойника Яна Гуса шлепали по булыжной мостовой на пути к месту казни, он негромко ворчал, поднимаясь на деревянный помост, где ему предстояло сгореть.

Я никогда не мог определиться со своим первым воспоминанием. Может, это память об отце, прижимающем меня, голого, к своей обнаженной груди, пока мои неловкие руки цепляются за завитки его волос. Но, возможно, это не настоящее воспоминание, просто мне очень хочется помнить тот момент из-за потрепанной черно-белой фотографии на ночной тумбочке мамы. Челюсть у отца еще округлая от юношеского жирка, не заостренная возрастом и несбывшимися желаниями. Я не знал ничего, кроме его теплых рук, размером почти с меня, его запаха, который когда-нибудь станет моим, тепла, света. Что важнее – помню ли я об этом на самом деле или эмпирическое доказательство того, что это действительно было? Я надеюсь, то воспоминание – настоящее. Надеюсь, что ощущение близости крепко держащего меня отца не искусственное и основано на животном инстинкте цепляться за те моменты, когда чувствуешь себя защищенным. На инстинкте животного по имени Якуб.

Я не знал, как долго проспал после последнего перерыва на кормление, до того как Клара и Юрий пришли меня отвязать. Клара сообщила, что прошло три недели, карантин окончен. Я проплыл по отсеку, потягивая суставы и мышцы, улыбаясь и наслаждаясь движением. Голос постепенно вернулся – сперва хриплый шепот, потом гортанный тон, который я сам не узнавал. Горло еще болело, если я произносил больше одного короткого предложения. Я рассматривал Клару, которая больше не осторожничала со мной и была добра.

Даже Юрий мне улыбался, сохраняя, правда, брутальное равнодушие. Они озвучили для меня правила: я должен пообещать ни при каких обстоятельствах не покидать этот отсек без сопровождения, а взамен они откроют маленький иллюминатор. Я согласился. Когда я спросил их о своем будущем, об инструкциях из России, оба поджали губы и недовольно умолкли. И поэтому я перестал задаваться такими вопросами. Я был слишком счастлив опять находиться в человеческом обществе, слышать, как слова проходят по своим обычным каналам, ощущать запах чужого пота. Мы летели к Земле. Я невыразимо скучал по Ганушу, но о нем говорить не мог.

Клара, кажется, полюбила со мной беседовать, и особенно теперь, когда я выздоровел и не представлял больше бактериальной угрозы. Она могла войти ко мне в комнату без скафандра, иногда заплетала косу, открывая тонкую шею, от которой я не мог отвести глаз, а в другой раз ее голову окружала распущенная львиная грива. Я не мог до конца избавиться от желания поцеловать ее нежную шею, застегнуться с ней вдвоем в спальном мешке, ощутить прикосновение ее кожи. Странно, но подобные мысли никогда не возникали вне наших бесед.

Размышления и воспоминания Клары возродили во мне, казалось, давно угасшие импульсы, которые я обещал навсегда посвятить одной Ленке. Свою жажду я Кларе не выдавал. Я хотел, чтобы она приходила и дальше. А простое утешение ее товарищеской поддержки в приближении страшного дня нашего возвращения на Землю было для меня ценнее физического удовлетворения.

– Я читала о тебе и твоем отце, – как-то сказала она во время совместного обеда. – На корабле осталось не так много дел, и поэтому я решила узнать побольше о нашем госте.

– Понятно.

– Ты любил его?

– Конечно, – ответил я. – Таково проклятье семьи.

– Я надеялась, что ты так и скажешь. Слышал что-нибудь о Дарье Серегиной?

– Никогда.

– Моя мать. Она тоже была космонавтом-фантомом. Это странно?

На ней был спортивный бюстгальтер и свободные спортивные брюки, после тренировки тонкий контур ключиц, бутон пупка и линия губ были обведены пятнами пота. Она выглядела расслабленной, насколько это доступно человеческому существу, и я ей завидовал.

– Да.