Космонавт из Богемии

Наконец, я его нашел, и когда оба спали, покинул свой отсек, миновал их каюты и свернул в коридор к лабораториям, где, как я полагал, русские изучали влияние космоса на бактерии, а также и то, как эти мутации можно использовать в бактериологической войне. Следствие ли это паранойи холодной войны, объяснимое недоверие к оккупанту или просто принятие реального мира – я и сам не знал. И в конце концов – что бы стала делать моя страна с образцами из облака Чопра? Попыталась с их помощью вырваться вперед в гонке государств или хотя бы продать тому, кто даст лучшую цену, самому выгодному союзнику, прежде чем на улицы Праги стекутся шпионы со всего мира, чтобы выяснить это самостоятельно? Я добрался до двери последней лаборатории, наслаждаясь плаванием по воздуху в тренировочных штанах Юрия, которые на лету соскальзывали с бедер, но я все равно был ими доволен. Обнаружив, что смотровое окошко зашторено, а панель доступа в лабораторию разбита, я постучал.

– Ostav’ yego tam, – прокричал человек изнутри.

– Что? – переспросил я.

– Ты не Юрий, – по-английски ответил он.

– Нет. Но ты же Василий?

– Значит, это ты? Тот мертвец?

Я промолчал.

Миновало несколько тревожных минут. Я поглядывал в сторону коридора. Тишина, но скоро меня застукают.

Наконец дверь открылась. За ней стоял бледный и одутловатый человек в белых трусах и майке. Пропитанные потом волосы превратились в pirogi, торчащие на макушке. В левой руке он держал пульт от двери. Вбок от маленькой коробочки на панель управления тянулись оголенные провода. Правая рука Василия от кончиков пальцев до плеча была обмотана бинтом. Зубы серые.

Он кивнул, будто понял, что я не смогу с ним заговорить до тех пор, пока не загляну в свинарник, который он устроил в этой современной лаборатории. По всему отсеку в странном танце плавали грязное нижнее белье, линзы от микроскопов, пустые упаковки из-под еды, огрызки карандашей, скомканные обрывки бумаги и отдельные картофельные чипсы. Это походило на художественную выставку, которую можно увидеть в Национальном музее, очередное порицание материализма. Лабораторный стул был заляпан неведомой желтой субстанцией, а компьютер расколот пополам крепкой стальной трубой. Сперва мне показалось, что стены покрыты переплетенными проводами. При ближайшем рассмотрении я увидел, что это бесчисленные кусочки бумаги с рисунками. И на каждом тот же сюжет – пятна темных теней, соединенные в полукруг, и из этого облака вылетают слова, написанные ярко-красной кириллицей.

Этот тип, Василий, развел руками.

– Ты не понимаешь, – тихо проговорил он.

– Понимаю. Ты его слышал.

У него округлились глаза. Он вцепился в ворот моей рубахи, я почувствовал его кислое дыхание на подбородке.

– Значит, ты пророк, – сказал он, – точно. Им мог бы стать я, но знаешь, что я сделал, когда меня посетил Бог? Принял его за демона. Я закрыл глаза и молился, чтобы он ушел. Я не был в церкви с тех пор, как умерла бабушка, и вот я часами стоял с закрытыми глазами и молился, чтобы он ушел. И наконец он меня услышал.

Английский Василия был почти безупречен, только легкий намек на акцент. Нижняя губа подрагивала. Он отрывал от повязки на руке мелкие клочки марли и скатывал в шарики прежде, чем сунуть в рот.

– Ты видел, – сказал ему я.

– Я не видел. Только слышал. Слышал голос из углов.

– И голос сказал тебе про меня.

– Он велел мне ждать тебя. Пророка.

Василий поймал проплывавший картофельный чипс и предложил мне. Я покачал головой. Он с явным разочарованием вернул угощение на орбиту, а потом пристегнулся к обляпанному креслу. Я заметил, что линзы микроскопа разбиты, и теперь стал опасаться плавающих в воздухе мелких осколков, только и ждущих, когда их вдохнут.

– Обращаясь к пророку, надлежит быть ниже пророка, – продолжил Василий. – Бог вернулся ко мне за пару часов до того, как мы нашли тебя. Он сказал, что больше я его не услышу, нет, но во имя свое он пошлет к нам сына, и это ты! Он говорил, что мы должны спасти его сына. И я просил Клару подождать еще несколько минут до отлета. Мы еле успели тебя подобрать, ты вот-вот бы… э-э-э… погиб.

Итак, передо мной сидел человек, который действительно мог знать Гануша, как и я, пусть и недолго – последнее доказательство, которое я так давно искал, с тех пор как сам с ним познакомился. Я начал терять терпение, меня раздражали и тик Василия, и его спутанная речь.

– Тогда он, должно быть, рассказывал обо мне. Мое имя, и кто я.

– Хм… да. Рассказывал. Я все правильно сделал, пророк? А знаешь, ведь это должен был быть я. Но я повел себя недостойно. Но я верю. Ты веришь, что я верю, пророк? Я готов пролить свою кровь, если надо.

Василий извлек из глубин кармана спортивных штанов отвертку и приставил острием к своей шее. Рванувшись вперед, я ухватил его за запястье, как раз когда кончик уже проткнул кожу. Я отобрал у Василия инструмент, пока он с детским любопытством рассматривал крошечные капельки собственной крови. Он потыкал их пальцами.

– Василий, ты должен сообщить все, сказанное обо мне Богом. Так я узнаю, что ты настоящий апостол.