Космополит

Удача Барселоны в том, что ее богатым жителям удалось построить себе второй город в том новом стиле, который в Бель эпок назывался по-разному, но значил одно — свободу выбора. Зодчие больше не боялись эклектики. Чувствуя себя венцом истории, они распоряжались ее достижениями как хозяева прошлого, а не его слуги. Сложив все вместе — от готов до мавров, Барселона вписала себя в смутный оперный миф, где можно было спеть даже то, что не рифмовалось. На рубеже веков этот город принадлежал Вагнеру. Чудом было то, что Барселона осталась уютной. Уникальным этот город делало сочетание мифа и санузла — театральных претензий и практической пользы.

И тут на сцене появляется патрон Барселоны Гауди. Последним его неосуществленным проектом была великая церковь, первым — удобный сортир. Он придумал стул на две ягодицы (на таких до сих пор сидят смотрители в музеях). В лучшем доме его постройки дверь открывается левой рукой, потому что правая поворачивает ключ в замке.

Изобретая комфорт, Гауди оставался последним средневековым человеком Европы: он не подражал истории, а продолжал ее. Задумав, как это водится у гениев, воссоздать на портале своего собора весь мир, он перечислил и процитировал его. Каждая скульптура была гипсовым слепком с живого оригинала — голубя, курицы, осла. Христом стал ремесленник, Марией — торговка зеленью, легионером — каменщик, причем шестипалый.

В этом натурализме чувствуется уважение одного творца к другому. Видя в природе сырье культуры, Гауди, не смущаясь вопросами приоритета, сажал в своем саду каменные пальмы. Не проводя твердого различия между живым и мертвым, Гауди всему придавал одушевленные черты. Не любил он только женщин, очкариков и анархистов. За что последние и выбросили его труп из гроба.

У басков

— Вы знаете, — спросил первый встречный, — что на душу населения больше всего звезд «Мишелина» у ресторанов Сан-Себастьяна?

Я не знал. Хуже, что мне никак не удавалось найти этот город на карте Испании. От ужаса я исподтишка заглянул в соседнюю Францию, но Сан-Себастьяна не было и там.

— Да вот же он, — сжалились надо мной и ткнули в жирную точку у залива: «Доностия» — добро пожаловать к баскам.

В этих краях всё пишут дуплетом, беда в том, что не понять ни слова. Скажем, мы их зовем басками, назвали в их честь Бискайский залив, но это не важно, потому что себя они называют «эускера».

— Это значит, — перевели мне, — те, кто говорит на родном языке, помнит фамильный дом в деревне и переписывается с дядей из Америки.

Других родственников у басков нет. Народы приходили и уходили, но баски сидели на месте, неподалеку от родных пиренейских пещер. Первые европейцы, они не смешивались с пришельцами, храня секрет своего допотопного, как и впрямь считают некоторые, языка, который чужим не дается, а своих бережет от ассимиляции. Наслушавшись об уникальности басков, я решился расспросить старого товарища барселонца Ксавьера:

— Чем баски отличаются от людей?

— Почти ничем.

— А мне говорили, что они чуть ли не питекантропы.

— Кто тебе сказал такую оскорбительную чушь? Не питекантропы, а кроманьонцы — высокоразвитые пещерные люди. Во всяком случае, те, кто в городах. Басков всегда отличали прогрессивные, либеральные взгляды, в частности — на права женщин. У басков, например, было больше всего ведьм. К сожалению, их всех сожгли.

— А ты отличаешь басков на вид?

— Конечно, длинноухие, черноволосые, бородатые, носатые, в беретах…

— Так это ж я, — перебил его я и натянул купленный еще в аэропорту большой (на вырост) берет.

— …который, — закончил Ксавьер, — носят только туристы из Америки, из Северной, — самые доверчивые, а из Южной — Че Гевара. И еще — за баскскими девушками невозможно ухаживать.

— Недоступны?

— Нет, почему же, от них можно добиться всего, кроме улыбки.

Сам Ксавьер смеялся всегда, и я не совсем ему верил, тем более что по национальности он считал себя анархистом и поклонялся одному Бакунину. Вскоре, однако, я и сам научился распознавать басков, сперва — по носу. За глубокой переносицей начинался не орлиный клюв, а массивный утес, и смотрел он не вниз, а вперед, как у статуй с острова Пасхи.

Освоив Европу задолго до того, как сюда добрались другие, они многое успели первыми. Баски создали китобойный промысел (китовый язык доставался епископу), открыли Америку до Колумба (но никому не сказали), привезли оттуда табак, шоколад и резиновый мяч, который дал им пелоту и воспитал замечательных футболистов и даже одного хоккеиста — Харламова. Но и эти подвиги не рассеяли их первобытной печали. Всегда в черном, баскские официантки бросали на посетителей трагический взгляд, как у Долорес Ибаррури, которая, до того как стать символом, была простой торговкой сардинами. Хотя, конечно, ничего простого в сардинах нет, особенно в сезон, с лимоном, прямо с гриля, желательно — у моря.