Космос. Марс

Молчанов улыбнулся из вежливости. Покровский приблизился к нему с острой отверткой в руке. На какой — то миг он замер, а Молчанову показалось, что Покровский сейчас воткнет ее ему в живот. Вместо этого Покровский развернул отвертку острием к себе и протянул Молчанову. Они работали и болтали на отвлеченные темы и впервые Молчанову показалось, что нет вокруг бесконечной темноты. И они не на грани гибели.

— Границы остались на Земле, — отвечал Молчанов на длинный монолог Покровского о нациях и важности их сохранения.

— Границы в головах при рождении закладываются, — парировал Покровский. — Только так нации выживают, мой друг.

— И начинаются войны.

— Войны будут всегда. Пока есть те, кто готов умирать по чужому приказу, — Покровский отдал честь невидимому командиру.

Молчанов кивнул и протянул Покровскому собранный прибор.

— Все вроде крепко, — ответил Покровский, повертев его.

— Можно вопрос? — спросил Молчанов.

Покровский кивнул, не раздумывая.

— Почему ты не обнародовал записи перемещений?

— Из — за того, что ты проголосовал за себя? — переспросил Покровский. Молчанов кивнул. — Ты так и не понял ничего, летописец. Я здесь чтобы обеспечить безопасность миссии. Не больше и не меньше.

Они помолчали.

— Ты умнее чем я думал, летописец. И да, я знаю, что тебе не нравиться это прозвище. У меня тоже есть слабости.

Покровский и Молчанов собрали новую «буханку». Покровский поставил ее на место предыдущей и привинтил крышку. Когда он закончил то потянулся и сделал несколько кувырков назад. Осмотрев реактор, он развел руки в стороны и произнес:

— Ну что ж — шах.

Молчанов приблизился.

— В шахматах все в руках игрока до последнего хода.

— Тогда может док прав? — спросил Покровский. — Нам нужна дамка.

Через два дня командир Стивенсон принял решение запустить реактор. Он сообщил об этом на вечернем сборе. ЦУП поддержал. Покровский отправился в реакторный готовить ручной запуск. Молчанов решил остаться с Накой.

«Перед запуском отключаться все системы», — пояснял Покровский по рации. — «Нужно будет перераспределить энергию. Если услышите толчок и загорится свет, считайте, что нам удалось. Если толчок будет слишком сильный, а свет яркий, как утреннее солнце, ну что ж, не переживайте. Вы даже не успеете ничего понять».

Командир Стивенсон пожелал удачи экипажу. Он был как всегда сдержан и не сказал ни одного лишнего слова.

Корабль погрузился в тяжелую тишину.

Молчанов закрыл глаза и сжал руку Наки. Почему — то он вспомнил о карцикулах, которые остались в лаборатории. Ему стало невыносимо жалко погибшие экземпляры. В любом случае, лучше уж его жизнь. Нужно думать о себе, а об этом он вспоминал последнее время все реже. Слишком много осталось нерешенных дел, слишком много…

Внезапно заиграла громкая музыка. Молчанов вздрогнул. Через мелодичный звон электрогитары, солист голосом молодого командира Стивенсона пел о хрюшках на молочной ферме, которые всегда слишком голодны. Затем хором вся группа хрюкала в микрофон, попрошайничая лакомые остатки индейки с праздничного стола у хозяйки миссис Пибблз с дряхлой, как желе задницей.

Молчанов расхохотался. Смеялись доктор Пател и Стивенсон. Смех усиливался микрофонами, затем вновь попадал в колонки и снова усиливался. Казалось, что смеется целый стадион.

«Не смог удержаться. Хрю — Хрю, миссис Пиблз», — проговорил Покровский.

Корабль еще громче взорвался смехом.

«Ну все, достаточно. Теперь можно начинать», — сказал Стивенсон, когда все затихли.

«Приступаю к запуску», — сказал Покровский.

Нака пошевелила рукой. Молчанов решил, что ему почудилось, но затем движение повторилось. Ее пульс начал расти, дернулись лицевые мышцы, зашевелились губы.

— Нака! Ты слышишь меня?

Она открыла слипшиеся глаза, затем закрыла, потом снова открыла и застонала.

— Я здесь, не бойся, — сказал Молчанов, поглаживая ее по голове.

Она что — то шептала. Молчанов приблизился. Она говорила на японском.

— Я не понимаю. Это я, Андрей.

Ее затрясло. Молчанов положил руку ей под голову. Красное пятно пропитало повязку вокруг головы. Он потянулся к шприцу, чтобы ввести ей успокоительное.

— Не делайте… — прошептала она.

— Не делать что?

— Не делайте. Нельзя делать. Нельзя. Нельзя.

В этот момент все вокруг отключилось. Молчанов беспомощно зажал кнопку рации:

— Меня слышит кто — нибудь? Ваня! Командир!

Рация не работала. Только тьма и тишина. Вакуум.

— Боже мой! — воскликнул Молчанов.

Он схватил фонарь, оттолкнулся ногами и пулей полетел к выходу. По пути он кричал имена командира и Покровского. Никто не отзывался. Молчанов бился головой и боками о стены, выступы, сносил приборы. С ором он влетел в реакторный модуль и вдруг ему в лицо вспыхнула яркая вспышка, подул горячий воздух. Молчанов потерял ориентацию. Если бы не Покровский, свативший его за плечи, он бы расшиб голову о стальную поверхность реактора.

В глазах рябило. Покровский хлопнул в ладоши прямо перед его лицом. В голове словно взорвалась бомба.

— Летописец, ты что разорался!

Следом в модуль влетел Стивенсон, за ним доктор Пател.

— Иван, выключи фонарь, — сказал Стивенсон, щурясь.