Космос

Мне было просто сначала. Потом в жизнь ворвалась, как с зимней стужи, в мой теплый насиженный дом Наташа. Она стрекозка, но даром сачком я махал. Я бегал вокруг в нее и только и делал, что махал да мазал, махал да мазал… Она же не делала ничего. Девица…

Она металась по моим снам, как ракета, ксмОбиле мое прорвать норовя. У нее, конечно, все получилось.

Теперь я один бегаю по кАсмосу, беспрестанно ору диким голосом, заметаю хвостом следы, от ора собственного сам уже охуел. Наташа — душа стрекоза — хоть хана! Но нет, Маришеньке, всегда доверяют все свои тайны. Умеет ль она хранить?

Никого сие не волнует, просто, когда тайны переполняют башЕчку, невъёбенно трудно их там в таком количестве прокордмить. Укоризна одна… Если не космос меня спасет и пригреет, то кто, вопрошаю сам себя я. Ответ в коробке с-под оловянных солдатов.

Время убедительно доказует: много лет в моей голове одно и то же, одно и то же. Бум-бум-бум — стучится онно ндандружу, но никаких поддержаний под поясницей. Лязгница рухает. Валит меня в говно. Мне неваждно. Доискаться я не хочу. Это роман мертвеца. Это последнее, что я имею сказать.

В круг загадок, относящихся к тематическому полю «смерти» и «похорон», входят загадки со следующими скрытыми концептами: смерть, умирающий (=на пути), покойник, гроб, покойник в гробу, могила, кладбище, похоронная процессия (=покойника несут), намогильный крест, мертвый и живой (в плане противопоставления), рытье могилы. Наибольшее количество загадок этой тематики отмечено в восточнославянской, особенно русской традиции. В настоящей работе исследовались русские, украинские, белорусские, болгарские и польские загадки, спорадически привлекался литовский и румынский материал.

Загадки тематического поля «смерти» разнообразны по структуре и способам описания загаданного концепта. Характеристика и классификация типов структур загадок осуществляется по методике, изложенной в работах автора (Волоцкая, 1986а, 1986б, 1987, 1989) и использованной для анализа загадок других семантических полей.

Необходимость совершения героических подвигов, постоянно сопутствующая моей невнятной судьбе, в последнее время не вызывает в моей душе ничего, кроме горького умиления. Я смотрю в свою душу и так и эдак — кроме этого самого умиления не вижу ни зги. Многда в корень зреть поползновает автор сего, но и там только горько и трогательно. Надо изменить стрижку, говорю я себе. Может быть тогда вместе с лишними волосами умиление мое схлынет. Но его так, без пожарной кишки, пожалуй, уже не сомнешь. Нет не сомнешь никак! Или вот сердце… Чем же ему есчё обливаться, аки не кОровью?! Оно и радО! Стучит себе; бьётся моей сердешной халвой прямо в рёбра, словно язычок в колоколе. Ребра ж прочны! Они прутья. Да и сёрдце моjэ, точно лёв: никому… ни зачем… Одним словом, желательно издалече. Было б сердце мое, как пони, на нем катались б тогда мелкие девочки и мальчишки. Но сердце у меня лев. Лучше издалека. Если даже и очередь, то ждать не придется долго: подвиги совершаются с достаточной регулярностью.

Любимые знай себе «хи-хи-хи», а я себе подвиг знай! Вот и знаю себе. Сердце мое колобок… in the sky of your eyes… my Honey, my Honey…

Вот, мол, как мне приснилось сегодня во сне: собрались все покорять космические просторы, имея только что не в виду, да невъёбенно высокую цель… Столько трогательного шуму было в канун великого старта…

И вот… собирались-то все, но… полетел почему-то как всегда я один… И вот лечу я так безысходно; вокруг безукоризненно безучастный, блядь, кассомос; плакать хочется; моторы ревут; пути назад нет…

Укрываться от дождя под дырявым зонтиком столь же безрассудно и глупо, как чистить зубы наждаком или сандараком.

Военные люди защищают отечество.

Одна природа неизменна, но и та имеет свои: весну, лето, зиму и осень; как же хочешь ты придать неизменность формам тела человеческого?!