Кость Войны

…Чёрный остановился возле одного из домов, над дверью которого поскрипывала на вечернем ветерке вырезанная в виде камбалы дощечка. Внимательно оглядевшись вокруг и поёжившись, будто от холода, чёрный толкнул дверь и оказался в тесном полутёмном помещении, провонявшем горькой чешуёй, крепким рассолом и тухлым рыбьим жиром. Развешенные над изрезанным прилавком рыбины металлическим блеском напоминали диковинные широкие мечи. За прилавком стоял толстяк в замурзанном кожаном переднике. Нижняя половина его лица, погружённая в рыжую бородищу, походила на пышный кустарник, из которого торчал бутон пунцовых губ. Выпуклые серые глаза были неподвижны и мутны, будто толстяк спал стоя. Чёрный скинул с головы капюшон и негромко поздоровался.

— Желаю и тебе здравствовать, Сет, — раздельно и бесцветно выговорил толстяк.

Сет вздрогнул. В этой рыбной лавке он был впервые и толстяка раньше не видел никогда. Но именно потому, что незнакомец назвал его имя, Сет понял, что пришёл по адресу. Впрочем, в этом ещё предстояло удостовериться окончательно.

— Вечереет, — заметил Сет.

— Тьма наступает, — медленно произнёс условленную фразу толстяк.

— Я принёс то, что обещал.

Толстяк молчал, глядя куда-то мимо человека в чёрном. Лицо его нисколько не изменилось с того момента, как Сет вошёл в лавку.

Сет положил на прилавок кожаный мешочек, в котором угадывались очертания шарообразного предмета. Но рук с мешочка не убрал — его вдруг одолели сомнения. Придерживая мешочек одной рукой, вторую он протянул к лицу толстяка. Коснулся его бороды, провёл ладонью перед глазами. Рыбник не шелохнулся. В застывших его зрачках не отразилось ничего. Тихий звон послышался в глубине комнаты — на прилавок прыгнула маленькая обезьянка с украшенной колокольчиком серебряной цепочкой вокруг шеи. Сет испуганно выругался, прижав мешочек к груди. Обезьянка уселась совсем как человек, скрестив задние лапки, а передние положив на коленки, и уставилась на Сета умными чёрными глазками.

— Отдай мне это, — не шевельнувшись, проговорил толстяк.

Сет шумно выдохнул. Нерешительно он положил мешочек на прилавок, развязал тесёмки… Глаз, выкатившись из кожаного нутра, засиял, разбрызгивая лучи света на рыбин. Сет и сам не удержался от восхищённого восклицания, а толстяк остался безучастен — он по-прежнему смотрел в никуда.

Обезьянка вдруг, подскочив к камню, схватила его обеими лапками, проворно запихала в пасть и исчезла под прилавком. Руки Сета, запоздало протянутые к животному, поймали пустоту.

— Хорошо, — донеслось из бороды. — Очень хорошо, Сет.

Сказав это, рыбник, наконец, пошевелился. Движения его были замороженно-медленны, но точны. Из-под фартука он достал увесистый кошель и брякнул им о прилавок. Сомнения покинули Сета: он схватил кошель и, кланяясь, стал пятиться. А рыбник внезапно дёрнулся, будто проснулся: заморгал, зашлёпал губами, приложив ладонь ко лбу, растерянно оглядел лавку, словно удивляясь, как он попал сюда и что тут делает, заметил Сета и вскинул брови.

— Что это?.. — забормотал он. — Не пил же я… почти… рыбки… Рыбки господин не желает?

Сет не успел ответить. Толстяк подавился своим вопросом и вновь окаменел.

— Хорошо, Сет, — проговорил он прежним бесцветным голосом. — Очень хорошо. Ты скоро опять мне понадобишься. Я найду тебя, Сет.

Человек в чёрном, добравшийся уже до порога, сглотнул.

— И помни, Сет, — закончил толстяк. — Тьма наступает…

— Я помню, — выдавил Сет и выскользнул за дверь.

Рыбник ещё долго стоял за своим прилавком, безмолвный и неподвижный. Совсем стемнело, но он не зажёг светильников. Ночная мошкара облепила его губы и глаза, зудела в бороде, но он не поднял руки смахнуть назойливых букашек. Очнулся он только к утру и до конца жизни ни разу не вспомнил о прошедшей ночи. Обезьянка в ошейнике из серебряной цепочки исчезла сразу после того, как вышел человек в чёрном.

Покинув рыбную лавку, Сет в сопровождении наёмников заспешил прочь с окраинной улочки. Тяжёлый кошель позвякивал у него за пазухой. Не заглядывая в кошель, Сет знал, что там — шестиугольные золотые монеты вроде тех, что изредка ещё находят в развалинах древних городов Метрополии. Он не в первый раз выполнял поручения Эолле Хохотуна, и не в первый раз получал такие кошели. Платил Хохотун хорошо, но Сету часто бывало не по себе, когда приходилось встречаться с хозяином лицом к лицу. Никогда ещё Хохотун не выходил в мир людей в одном и том же обличье, к тому же человеческим телам нередко предпочитал звериные. Говорили, впрочем, что, живя среди смертных, Эолле выглядел мрачным, темнолицым карликом с огромным носом, загнутым книзу, как ятаган, в красных шутовских одеяниях, увешанных серебряными колокольчиками… Каков же был истинный облик Хохотуна, не знал никто.