Костер для инквизитора

Ласковин затормозил, вышел из машины, не выключив двигатель и оставив дальний свет. Лежащий, нет, лежащая, потому что это, определенно, была женщина, на ослепительный свет фар никак не отреагировала. Андрей увидел уходящую через канаву в лес цепочку следов. Вернее, две цепочки, обрывающиеся под фонарем.

Женщина лежала на боку, уткнув лицо в рукав черной шубы. Валенки, дешевая кроличья шапка с ушами.

– Эй, подруга! – окликнул Андрей.

Никакой реакции.

Что-то в лежащей показалось Ласковину знакомым.

– Эй,– сказал он наклоняясь.– Не спи, замерзнешь!

Услышал ровное, как у спящей, дыхание и потянул за рукав шубы. Женщина безвольной куклой перевернулась на спину, шапка съехала на затылок…

Это была Наташа.

Первое, что испытал Андрей,– страх. От полного непонимания происходящего. А еще через мгновение он ощутил некое предупреждение. Не предчувствие опасности, а именно предупреждение. Что-то такое он увидел…

Негромкий свист.

Ласковин вскинул голову и успел заметить свернувшуюся змею над своей головой. Заметить, но не среагировать – шок. Змея упала на плечи, соскользнула вниз, плотно прижав руки к туловищу. Вторая змея обхватила шею, рванула назад, опрокинув на укатанный снег. Удушье, боль, красный гул в мозгу, ужас… И сквозь все (слишком поздно!) сформировавшаяся мысль: цепочек следов было две…

Глава двенадцатая

Зимородинский проснулся мгновенно. Глянул на часы: четыре двадцать утра. Бесшумно, не разбудив жену, он выскользнул из-под одеяла, так же бесшумно оделся и вышел на лестницу. Он знал, что сейчас спустится вниз, сядет в машину и поедет в сторону Ленинского проспекта. Куда дальше – он еще не знал. Но узнает. Длинная зимняя ночь. Самая длинная ночь в году. Зимородинский чувствовал ее, как птица чувствует воздух. И ни мерцание на панели, ни рокот двигателя, ни тонкая железная оболочка вокруг не могли этому помешать. Машина – всего лишь продолжение тела. Как палка, как меч. Если бы Вячеслав Михайлович захотел, он мог бы стать первоклассным гонщиком. Но он не хотел. Ему было все равно – восемьдесят или сто шестьдесят. Надо – поедет быстро, но иногда скорость мешает. Как сейчас. Самая длинная ночь. Граница. Место, где можно обрести силу. Или потерять. Всё.

Он плыл по ночному городу. Зимнему, замерзшему. Но ему было тепло. Еще полчаса назад он выключил печку. Желтые мигающие огни светофоров, редкие встречные фары. Зимородинский не знал, куда должен ехать. Но не беспокоился. Когда надо – узнает. Найдет. Почувствует…

Щека замерзла. Это первое, что ощутил Ласковин. С трудом он разлепил глаза и увидел черную бугорчатую резину, а на ней – обутый в калошу валенок. С некоторым усилием он приподнял голову, закашлялся.

– Очнулся,– раздалось где-то над головой.

– Подними его,– густой бас.

Ласковина взяли за плечи и вздернули на сиденье.

Микроавтобус. Свой, без импортных наворотов. В салоне свет. Залепленные изморозью окна. Напротив – Наташа. Дыхание ровное. Спит? Рядом – незнакомый мужик. Квадратная, кирпично-красная морда. Наклонился вперед, лапа у Ласковина на плече. Придерживает. Руки у Андрея связаны за спиной. Грамотно связаны: кровообращение не нарушено, но особо не подергаешься. Ласковин глянул вниз и обнаружил: ноги тоже связаны, вернее, «стреножены» веревкой сантиметров тридцать длиной.

Автобус слегка потряхивает, Наташина голова раскачивается из стороны в сторону.

В горле Андрея сухо и горячо. Саднит шею. Он вспоминает свившуюся петлей змею. Аркан? Кто в наше прогрессивное время пользуется арканом? Куда надежней пульнуть иглу со снотворным. Однако, как выяснилось, и аркан неплох. Ласковина вдруг разбирает смех. Идиотский. Его – арканом. Как лошадь.

– А ты весельчак,– добродушно басят рядом.

Ласковин поворачивает голову. Ну конечно. Больше некому. Адамант Афанасьевич собственной персоной.

– Что вам нужно? – голос у Ласковина сиплый, а вопрос дурацкий. Андрей и сам это осознает.

– Ты,– ласково говорит Адамант Афанасьевич.

– Я вас не трогал,– резко бросает Ласковин.

– Трогал, милок, очень даже трогал.

Маленькие глазки. Губы шевелятся внутри бороды.

– Он не понимает,– раздается за спиной, с водительского места.

Ласковин угрюмо и жестко глядит на бородача Адаманта.

– Ты ответишь,– цедит он сквозь зубы.– Ты понял меня?

В нынешнем положении – чистой воды блеф.

– Лешинов,– произносит Адамант Афанасьевич, и Андрею приходится сделать огромное усилие, чтобы сохранить угрожающее выражение. Но это уже ни к чему. Все и так ясней ясного.

Автобусик едет, Наташа спит, хорошо спит, по-домашнему. Только одежка на ней чужая и сон неправильный. Значит, Лешинов. Значит, вот он и обнаружился, «патриарх, могучий человек, богатырь». Не фуфло, значит, а не врал покойничек для большего понту. Был у него наставник… говна кусок!

Внезапный прилив ярости сделал тяжелыми связанные ладони. Мрачным, гневным взглядом обвел Андрей внутренность автобусика.

– Ну ты, ну ты, спокойно! – заволновался кирпичномордый.

– Ссышь, козел,– Ласковин в упор посмотрел на него.– Это правильно.