Костер для инквизитора

Кирпичномордый вместо ответа ударил в скулу. Андрей намеренно не стал уклоняться. Принял удар, как подарок, усмехнулся-оскалился. Враги вдруг стали маленькими и незначительными, даже могучий Адамант как-то усох. Страшную силу ощутил Андрей в спутанных руках. Такую, что напрягись – и лопнут веревки. Но незачем напрягаться. Сами развяжут, козлы.

Кирпичномордый замахнулся, уже всерьез, а Ласковин жег его веселыми глазами: ну, ударь, собака! Ну!

– Не смей, Степан! – рыкнул «патриарх» Адамант.

Кирпичномордый неохотно опустил кулак.

Сила еще несколько мгновений побурлила внутри и схлынула. Миг упущен. Пройдет несколько часов, и Ласковин горько пожалеет об этом. Но сейчас Андрей просто откинулся на спинку и закрыл глаза. Пришла-ушла. Надо – придет снова. Он – Андрей Ласковин, Владыка, он…

Машина Зимородинского миновала роскошную стрелу с обозначением «Ленинград». На перемену имени, надо полагать, не хватило денег. Итак, он едет на юг. Прямое шоссе, с которого ветер сдул вчерашний снег. Скорость – восемьдесят. Время – девять утра. Без малого четыре часа потребовалось, чтобы уловить, куда его гонит. Прояснилось, когда начало светать. Это нормально. Сумерки – тоже граница. Перешагнешь, и там…

Перед выездом из города Зимородинский заправился и наполнил на всякий случай еще канистру. Он знал, куда, но еще не знал, где и сколько. Не важно. Главное, направление взято верно.

На обочине стоял человек с поднятой рукой. Высокий, с длинной черной сумкой на плече. От человека исходила угроза. В другое время Зимородинский непременно остановился бы. Из любопытства. Из-за того, что человек этот – возможный вызов. Но не сегодня. Сегодня Зимородинским движет Путь. Если им суждено пересечься, это произойдет позже.

Сергей Прохов тоже миновал человека с черной сумкой. Но он и не задумался, подбирать или нет. Прохов ехал в другую сторону, в город. Ехал с камнем на сердце. Совсем не хотелось оставлять своих в такой светлый праздник. Самый большой в году, если не считать летнего. Но наставник сказал, и не Сергею идти поперек. Он уже высказал свои сомнения. И относительно девушки, и относительно этого Ласковина. Если свой, значит, свой. Надо просто открыть ему глаза, а там славянская душа сама подскажет. А если чужой… Да нет, ясно же, что свой. Дело, скорее всего, в Лешинове. Крепко его любил наставник. Иной раз казалось: больше Правды. Хотя это, конечно, чушь. Да, Прохов с Лешиновым не очень-то друг друга любили. Хоть и не по-братски это. Если честно, Сергей ему завидовал. Потому что не Прохова, а Лешинова наставник послал в Мир. Но, опять-таки, если честно, он, Прохов, был послабже. Не духом или телом. А тем, что около. Язык подвешен похуже, и в колдовстве так себе. А Лешинов – потомственный. Даже немного ясновидец. Как наставник. Хотя тщеславен был Костя без меры. А-а-а!.. Плохо думать о покойниках – грех. И убивать – грех. Даже чужих. Но иногда приходится и своих… Ради Правды. Но не хочется Сергею Прохову убивать, ох не хочется. Однако убьет. Если надо.

Микроавтобус остановился.

– Вылезай, герой, приехали,– пробасил Адамант.– Степа, возьми девушку.

Ласковин не без труда выбрался из автобуса, сделал пару шажков, огляделся. Солнце только-только взошло. Воздух прозрачный, свежий и неподвижный. Снег на деревьях, на земле, на дороге. Слева – невысокая горушка, справа – ровное поле, за ним – полоска лиственных деревьев. У дороги – полузасыпанный снегом остов какой-то сельскохозяйственной машины.

Адамант Афанасьевич выбрался наружу, помог кирпичномордому вынести Наташу, задвинул дверь.

Ласковин глубоко вдохнул. Горло уже почти не болело. Хороший будет день. Если говорить о погоде.

– Двинулись,– скомандовал «патриарх».

Тропочка вела вверх по склону. Утоптанная, а ведь снег шел всю ночь.

Первым – кирпичномордый с Наташей на руках, за ним, вразвалочку, Адамант. За Адамантом, маленькими шажками, спутанный Ласковин. Руки его уже начали мерзнуть. Замыкал водитель. Минут через пять замыкающий обогнал маленькую колонну, наклонился, сдвинул что-то на земле. Какую-то крышку. Тропка уходила вверх, но посреди нее теперь зияла дыра.

«Что за дурная тяга к подземельям»,– подумал Андрей, вспомнив Воша.

Формой комнатушка напоминала пенал, а содержанием – монастырскую келью. Лежак, тумбочка, стол, табурет и еще с полметра свободного места. Правда, стены, пол и потолок обшиты настоящим деревом. За кроватью приткнулась батарея-нагреватель, а в полу обнаружилась дырка миллиметров сорок пять в диаметре. В потолке – аналогичная. Вентиляция.

Андрей уселся на лежак, изучил замки своих кандалов. Хорошие замки. Немецкие, судя по буковкам. И кандалы что надо. Между ногами цепь в полметра длиной и пуда в полтора весом. Ходить можно, но не попрыгаешь. Андрей слез на пол, оглядел лежак. Ножки железные. Но намертво вделаны в пол. Как в психушке. И у тумбочки тоже. И у стола. Табурет, правда, не закреплен. Но табурет – это для неумех. Или для кино – подпилить и об головы ломать. А уж замки сбить и думать нечего.