Костер и Саламандра. Книга первая

И вместо того, чтобы расспрашивать их по делу, я полюбовалась, как они… ожили. Не оторваться было. Только через пять минут я начала их всех расспрашивать.

— Государыня сказала, что ей ещё непременно нужно на завод металлопроката, — сказал подошедший инженер. — Особый заказ же, наш, — и улыбнулся. — Она хотела посмотреть сама… ну и у людей настроение, конечно, меняется, когда она приезжает. Мы ведь снова её ждём, государыню, на день Блаженного Хельмута, когда на воду будем спускать кораблик.

Как только я узнала, куда Вильма поехала, так немедленно меня снова накрыло тревогой. Честное слово, я не понимаю, почему металлопрокатный завод опаснее, чем верфи, — но мне снова стало холодно от ужаса. И я слишком быстро со всеми попрощалась — а к своему мотору возвращалась чуть не бегом.

Как мы туда ехали… это, кажется, была самая тяжёлая дорога в моей жизни. Этот солнечный день зимы, которая вот-вот свалится в весну. И ледяной ужас.

Самое глупое — что я ведь знала: с Вильмой Ольгер — и снова забыла про зеркало.

Он мне сам напомнил.

И почувствовала я зов не так, как когда мы тренировались: во мне Дар полыхнул так, будто кровь вскипела в жилах.

Я схватила зеркальце, пузырёк с эликсиром, стала откупоривать, уронила крышечку, плеснула себе на палец, открыла связь — и увидела бледное до зеленоватости лицо Ольгера, полосу крови у него на щеке — глаза совершенно дикие, а в них слёзы стоят.

— Леди Карла, — выдохнул он в зеркало, — вам надо на сталепрокатный завод Кнолля, срочно. В государыню стреляли. Я всем сообщаю.

И я, в кромешном ужасе, просто чудовищном, спросила так спокойно, что сама удивилась:

— Жива она, Ольгер?

— Да, леди, — сказал он, и слёзы перелились через край. — Пожалуйста, скорее. Государыня вас звала.

Я закрыла зеркало. Водитель слышал — он увеличил скорость так, что я подумала: «Сейчас ещё кого-нибудь убьёт», но без страха, даже без опасения. У меня просто темно было в глазах. А Тяпка, кажется, всё поняла: она тихонько поскуливала, а потом начала подвывать.

А я вжалась в сиденье и думала: ты вот дрыхла, а Вильма ушла одна. А потом ты глазела на корабль, болтала с моряками и теряла время. А ведь ты же знаешь, что Ольгер — слабый некромант. Ты виновата.

Когда мотор подъехал к заводу, там уже стояло жандармское оцепление, они ещё и гвардию вызвали. Но без карет медиков, только мотор Сейла.

Я не смогла сразу выйти: у меня подкашивались ноги.

К мотору подбежал Норис, помог мне — подал руку, и я почувствовала, как у него трясутся пальцы.

И рявкнула:

— Почему ты здесь?! Где королева?!

— В корпусе, где дирекция, — сказал Норис.

Он так дышал, будто боялся, что сейчас у него резьбу сорвёт до истерики.

Мы туда побежали вместе. Мне ужасно мешал кринолин, и я его подобрала с двух сторон, как девка, которая удирает от патруля. Мне было всё равно, наплевать.

Уже заходя в корпус дирекции, я выдохнула и спросила:

— Что вы тут делали? Вы, жандармы, гвардия — что делали тут?

Норис схватил меня за плечи, остановил, повернул к себе:

— Карла, — сказал он, глядя мне в глаза, — стрелял владелец завода. Во время разговора. Как мы могли предвидеть.

Я вырвалась и оттолкнула его.

— Где?!

Он показал где.

На лестнице и в коридоре тоже стояли жандармы. Я пробежала мимо них и влетела в кабинет директора.

Моя Вильма лежала на кожаном диване в кабинете. В распахнутой шубке и белом платье, корсет, пропитанный кровью, Сейл расшнуровал — и рубашка под ним тоже была в крови.

— Извлечь пулю здесь не получится, — сказал Сейл, повернувшись ко мне.

У него было такое лицо, что больше он мог уже ничего не говорить.

— Дорогой… мессир Сейл, — тихо сказала Вильма. — Пожалуйста… оставьте нас. Это… важно.

Она говорила очень тихо и очень ровно, будто сильно устала, но всё с ней в порядке. Сейл поцеловал её руку и вышел, горбясь.

— Будьте в коридоре, — сказала я и встала на колени рядом с диваном. Рядом с Вильмой.

Вильма посмотрела на меня и чуть улыбнулась. Капля крови стекла из угла рта.

— Вот я дурочка… — тихо сказала она. — Одна…

— Только не умирай, — сказала я. Прижала её пальцы к губам. Холодные.

— Умираю, — сказала Вильма просто. — Прости… дорогая. Я вот сейчас… умру… и поговорим…

— Нет, — шепнула я.

— Смерти… нет… — сказала Вильма.

Я всё понимала, прости мне небо. Что ей дико больно — и что она королева и умирает, как королева. Что она и сейчас уже приняла решение. Что она ничего не боится — и смерти тоже. И что я должна буду сделать — понимала. И мне было так страшно — я понятия не имела, что ужас может причинять вполне физическую боль.

— Ты должна будешь… — шепнула Вильма.

В дверь поскрёбся Сейл — как пёс:

— Здесь мессиры Броук и Раш…

— Сюда их… — прошептала Вильма.

Они вбежали, столкнувшись в дверях, — встрёпанный Броук, у которого на лице был точно такой же, наверное, ужас, как и у меня, и Раш, которого, по-моему, накрыло не ужасом, а отчаянием. Наверное, Сейл им сказал, что дело безнадёжное.

Оба кинулись на колени рядом с Вильмой, как и я.

А Вильма чуть улыбнулась.

— Милый… герцог… — прошептала она. — Вы… успели? Закон о… духах?

— Да, — сказал Раш еле слышно. — Объявил утром.