— А вот сейчас ты возражаешь напрасно: тебе дают работу по силам и вовсе не собираются сделать из тебя профессионала-спортсмена. А в занятиях диском жизнь в городе, конечно, тебе поможет. А я устроюсь в библиотеку.
Последний довод меня убедил.
Вересов встретил меня, улыбаясь; поднялся из-за стола и пошел мне навстречу с протянутой рукой. Не выпуская моей ладони, произнес:
— Поздравляю. Радуюсь за нашу область — молодец, что прописали в ней рекорд РСФСР. Расскажите обо всем — о Ялте, о соревнованиях.
Я был растроган тем, что у человека, который занимается всей промышленностью области, нашлось время и желание поинтересоваться моими успехами в спорте. Он слушал меня внимательно, расспрашивал о мелочах и, в конце концов, заявил, что радуется счастливому стечению обстоятельств — перевод в город поможет моим занятиям.
Немного обескураженный, я возвращался к Ладе.
Она сжала ладонями мое лицо, потерлась лбом о лоб, прошептала прерывающимся от волнения голосом:
— Я всегда верила в тебя, мой милый...
Отстранившись, глядя мне в глаза, предложила:
— Давай наш отъезд отпразднуем в лесу...
Как и в прошлом году, она восхищалась каждым цветком, каждой букашкой, каждым замысловатым сучком.
Я любовался ею, когда она колдовала над костром, мне нравилось смотреть на ее распущенные волосы, украшенные розовым шиповником, на ее худенькие, едва загоревшие плечи, на ее тонкие длинные пальцы.
Мы провалялись у костра до восхода месяца — маленького, как серпик, наблюдая за огненными, полосками искр, летящих в густую темень неба.
Лада, положив голову на мои колени, пела тихо песню про парня, у которого легкая рука. И этим парнем был я.
Когда позже, уже в городе, я получил извещение, что включен в команду, едущую на международные игры молодежи и студентов, я подумал, что и впрямь у меня легкая рука, и уже не считал, что попал в нее случайно.
Лада поступила в библиографический отдел областной библиотеки; мы начали привыкать к городу.
Казалось, ничего мне не напоминало о Хохлове. Даже во время командировки в Быстрянку я не столкнулся там ни с Тасей Меньшовой, ни с Соповым. Я ночевал в том же общежитии, в той самой комнате, где когда-то так завидовал пожарницкому салу. Ох, и пир мы закатили на этот раз с Настей! Мишка не смог одолеть пряников и конфет и отвалился от стола, сжимая в руках пистолет и коробку пистонов, присланные ему Ладой.
За окном возвышались леса новостройки и подъемный кран торчал над ними, как сторож. Настя сказала, что директор обещал ей в новом доме комнату.
Нам тоже обещали комнату, и мы с Ладой радовались этому.
Я думал, что с Хохловым для меня покончено навсегда. Но однажды, дней за десять до отъезда на спортивные игры, меня на улице остановил Шельняк.
Он признался, что поджидает меня, и поздравил с повышением.
— Я всегда предсказывал, что вы сделаете карьеру,— сказал он заискивающе.
Забегая передо мной, заглядывая мне в лицо, он попросил меня оказать ему услугу.
У меня перед глазами возникла фигура Калиновского и в мозгу прошелестели его слова: «Не принимайте услуг от людей, связанных с вами работой,— рано или поздно вы не сможете им отказать в ущерб ей».
— Помните,— продолжал шептать лебезящий передо мной человек с челюстью лошади и с меланхолическими миндалевидными глазами,— помните, я вам достал сульфидин, когда он был на вес золота, а вы обещали потом оказать мне услугу?..
— Но у меня слишком маленькая власть,— попробовал я отшутиться.
— Мне нужна лишь ваша протекция, — торопливо уточнил он.— Я бы очень хотел встать во главе ОРСа. Должность вакантная, работа не налажена—я бы смог развернуться. А о том, как Шельняк работал, вы знаете лучше других... Замолвите, пожалуйста, слово перед начальством?..
Мне было очень неловко. Да, работать он умел, по кто от этого выигрывал — рабочие или Хохлов?..
Я потупился; шагал молча.
— Александр Николаевич, люди обязаны помогать друг другу в беде. Ведь сульфидин мне было нелегко достать... Вам проще замолвить слово... Меня оклеветали, запачкали документы,— а все лишь потому, что я работал с Хохловым... И потом — у меня жена...
Это было для меня новостью.
— Она к вам очень хорошо относится, — торопливо продолжил Шельняк.— В свое время ее очень растрогала ваша забота о мальчике — она обожает детей и сама мечтает о ребенке, но, к сожалению, у нее не может быть детей... Александр Николаевич, пойдемте к нам? Я вас прошу. Это встряхнет жену. А то она в каком-то оцепенении... Пойдемте?..
Непонятно, почему я согласился на его просьбу.
Он по-прежнему то забегал вперед, то останавливался, торопливо говорил, заглядывая мне в глаза. Дверь открыл своим ключом, руки у него дрожали, взгляд был виноватым и настороженным.
В мягком старинном кресле, затянутом засаленным парусиновым чехлом, сидела Тамара.
Хохловская Тамара!
Она равнодушно посмотрела на меня и не ответила на приветствие.
Шельняк подбежал к ней, заговорил извиняющимся тоном:
— Тамарочка, смотри, кого я привел! Александр Николаевич принял участие в нашей судьбе. Он интеллигентный, благородный человек...