— Слушай, Иванов,— сказал мне Емелин. Я посмотрел на него. Он стоял передо мной без шинели, в одной гимнастерке, навалившись грудью на лопату. Сзади него до самого горизонта был лед. За горизонт спустилось солнце. Багряная полоска отделяла лед от неба.— Слушай, сержант,— повторил он.— Давай-ка порубим лед. Он здесь не очень толстый, но мы отойдем дальше — там он толще. Может, и выйдет что.
Я взял топор. Лед был толстый. Мы вырубили глыбу. Плиты не получилось, но глыба была замечательная. Мы положили ее на снег. Потом вырубили вторую. Потом еще. Мы укладывали их друг на друга, посыпали снегом, и они смерзались. Начало темнеть. Багряная полоска на горизонте потухла. Вспыхнула первая звезда.
Мы торопились. Ледяная крепость из трех стенок высотой до пояса была готова. Вспыхнула вторая звезда, потом — еще и еще.
— Емелин, кончай. Я один справлюсь. Начинай складывать костер. И следи за сигналом.
Емелин присел над дровами, достал финский нож и стал щепать растопку. Тоненькие-тоненькие лучинки. Такие он, наверное, щепал дома для самовара. Он сидел на корточках и спокойно щепал лучинки. Я рубил лед и не заметил, как стемнело. Стенки доходили мне уже до плеч.
Я кончил работать и надел шинель. Валенки мои промокли, обледенели и ноги начали зябнуть. Я подошел к Емелину. Он подготовил все для костра. Бутылка с горючей смесью стояла рядом с дровами.
— Ну, как? Скоро нам засигналят?— спросил я.
— Да, кажись, скоро,— ответил Емелин.
— Ты оденься-ка, замерзнешь.
Емелин поднялся, подошел к шинели, надел ее, протер рукавицей ствол винтовки и поставил к внешней стороне ледяной стенки.
— Давай попробуем сначала разжечь маленький,— сказал я.— Чтобы, когда просигналят, он у нас уже горел. Дров хватит на всю ночь.
— И ноги просушим,— заметил Емелин,— ишь ведь как вымок. А о дровах что нам беспокоиться? И на две ночи хватит.
Емелин взял бутылку, открыл ее и вылил смесь на дрова. Я достал спички и поджег лучинки. Растопка вспыхнула, отсвет затрепетал по ледяным стенкам. Костер горел. Мы подтащили к костру все дрова и уселись на них. Я снял валенки, размотал портянки и стал их сушить над огнем. Емелин завернул по самокрутке, и мы закурили. Мы сидели у костра и курили, и я сушил портянки и смотрел в огонь и на стенки, по которым метались отблески и стекали блестящие капельки. Емелин следил за темным небом и ждал ракет. Ракеты иногда взлетали, и зеленые, и красные, но это были не наши. Я просушил одну портянку и валенок и обул левую ногу. Где-то сзади нас послышались голоса. Емелин вскочил, взял винтовку и шагнул в темноту. Я тоже потянулся к винтовке, но кто-то крикнул:
— Сиди, сиди, браток!
Трое парней в белых маскировочных халатах подошли с Емелиным.
— Здорово, сержант,— сказал тот же, что кричал из темноты.
Я думал, они спросят документы.
— Что? Сигналите?— спросил все тот же голос.
Ребята подошли к костру и стали греть руки.
— Закурим, что ли?— сказал я.
— Давай. Отчего не закурить.
Потом они встали и поправили автоматы.
— Ну, жгите, жгите, пуще валяйте,— сказал все тот же.— Ох, и дадут жизни сегодня фрицам!
— Да уж будет делов!— ответил я.— Ну, счастливенько.
— Прощевайте.
Они скрылись в темноте. Потом издали все тот же крикнул:
— Вы осторожнее рассиживайтесь-то! Фрицы и тут иногда бродят.
— Ладно уж, давай шагай!— сказал я.
Они ушли. Емелин сел рядом со мной.
— Нет ракет,— задумчиво произнес он.— Скорей бы уж.
— А тебе-то что, не все равно?
— Да спокойнее бы — скорее-то.
Я обул вторую ногу. Портянка была сухая и горячая.
— Давай суши и ты ноги,— сказал я Емелину,— а я посмотрю.
Я встал, подтянул ремень, взял винтовку и вышел в темноту. После костра здесь ничего не было видно, и глазам долго пришлось привыкать к темноте. Иногда взлетали ракеты, но все на немецкой стороне. Разноцветные трассы секли воздух. Я поставил обратно винтовку и потуже натянул рукавицы. Емелин сидел на дровах и держал над костром портянки. В это время взвились две зеленых ракеты, а за ними — стремительно — красная. Они рассыпались звездочками, медленно таявшими в небе.