Костер на льду (повесть и рассказы)

— Да нет. Мне полезно было пройтись.

Я сел на кровать и стал раздеваться.

— Уже спать?

— Да.

Стараясь согреться, я согнулся и аккуратно натянул до подбородка оба одеяла.

— Вам свет не мешает?

— Нет-нет.

— Смотрите, а то погашу.

— Читайте на здоровье.

— Ну, ладно.

Я лежал, отвернувшись к стене, и старался не от­крывать глаз. Но заснуть не мог. Я слышал, как Петр Васильевич листает журнал.

Я долго лежал без сна.

— Чего не спите? Погасить свет? — спросил он.

— Нет-нет, я засыпаю.

Я отлежал бок, но не хотел повертываться, чтобы не вызвать разговоров. В моей голове возникали то за­плаканное Ладино лицо, то картина боя на ринге, то старый боксер, продирающийся через толпу болель­щиков.

В конце концов, я не утерпел и повернулся.

— Чего вы деликатничаете? — Петр Васильевич отложил журнал. — Сам крутится на постели, а говорит, свет не мешает.

Он положил на стол очки, выключил свет, повозился и затих.

Но и в темноте я долго не мог заснуть, лежал с за­крытыми глазами и слушал, как шумит батарея паро­вого отопления. Я стал засыпать под ее монотонное шипение, и чуть не уснул, но в трубах что-то защелкало, застучало; я снова открыл глаза и долго смотрел в темноту.

Уснул я много позже.

На следующий день я много ходил и ездил по Москве, стараясь скоротать время до встречи с Ладой. Присми­рев, стоял на Красной площади. Знакомая с детства легендарная стена, обсаженная голубыми елочками, была передо мной. Зеленые крыши дворцов и золото куполов над белоснежными соборами виднелись за ее зубцами. Черные раскрылья мавзолея сверкали в лучах солнца. Кремль стоял строгий и гордый. Сколько лю­дей за эти столетия замирали перед его величием, как я!..

Чего только я не высмотрел за эти дни в Москве! И памятник Пушкину, и особняки-дворцы Арбата, и скульптуры мудрецов на библиотеке имени Ленина! Случайно я оказался у института физкультуры, из две­рей которого выскочил мужчина с седыми подстрижен­ными бобриком волосами. На нем была серая фуфайка и лыжные ботинки. В руках он держал футбольный мяч. И вдруг я подумал, что мне надо обязательно зайти в спортивный магазин и купить мяч, диск, боксерские перчатки — все, что угодно, лишь бы снова заниматься спортом.

Возникшая цель заставила меня забыть о больной ноге. Через несколько минут я сообразил, что иду с глу­пой улыбкой на физиономии и, как мальчишка, разма­хиваю палкой.

Рассматривая в зеркальной витрине магазина диск, я вспомнил слова, одного тренера: «Диск метают нога­ми». Вот она — нагрузка для моей ноги! Это не нудные удары пяткой по самодельному станку! Это — спорт! Это интересно и неутомительно!

Я зашел в магазин, узнал цену диска, лихорадочно пересчитал деньги.

Любовно прижимая плоский тяжелый сверток к гру­бому сукну шинели, я продолжал свое путешествие по городу. Дорога меня вывела на Тишинский рынок, от названия которого на меня пахнуло седой стариной. Ока­зывается, здесь можно было купить с рук все, что угодно. Я потолкался немного, купил для Лады подвернувшуюся зеленую кофточку и стал выбираться из толпы. У выхода меня ткнул в бок заросший волосатый мужчина. У него были две фанерные коробки с трубочным табаком. Вспомнилось: в детстве у меня была красивая коробка из-под печенья; на ней был нарисован белый медведь на голубой льдине, а внизу написано синими буквами «Эй­нем». Из любопытства я взял табак в руки. Перед гла­зами возникла трубка Петра Васильевича; за ней вы­плыла другая. Чья? Я долго вспоминал. Ну, конечно, старика, который устроил меня в гостиницу!

Через минуту был произведен обмен ценностями: волосатый получил деньги, я — табак. По-моему, мы оба остались довольны.

Когда я развернул эти коробки дома и поставил их симметрично рядом с диском, мне стало удивительно весело. Тут же я положил шерстяную кофточку. Все-таки до чего приятно делать подарки! Гораздо приятнее, чем получать! Я посмотрел на диск и рассмеялся: «Очевидно, тебе приятно делать подарки, не только другим, но и себе?» Я взял диск со стола и взвесил его на руке.

— Милый будущий друг, — прошептал я вслух.

Это было уж совсем глупо. Однако я не мог остано­виться:

— Дружок ты мой маленький! Мы сразимся с тобой? А?.. Как ты думаешь, кто кого?..

Но это настроение как рукой сняло, когда я увидел Ладины печальные глаза. Однако она больше не пла­кала. Она очень спокойно говорила о Володе, переска­зывала его письма с фронта; мы вспоминали госпиталь, их дежурства у моей койки.

Когда я расставался с ней, мне показалось, что она была спокойна. К подарку она отнеслась равнодушно и только сделала вид, что обрадовалась. Мы обещали друг другу писать. Она проводила меня до трамвая. Поцеловала в щеку, и я уехал.

Ночь я провел без сна. А утром, дождавшись, когда Петр Васильевич уйдет по делам, поднялся. Неожиданно я обнаружил себя перед зеркалом в умывальной ком­нате. Одна щека была выбрита, на другой подсыхала и лопалась мыльная пена. Я вздрогнул и словно очнул­ся. Торопливо добрившись, спустился пообедать. Потом положил диск в пустой вещмешок.

Все было в порядке.