Костер на льду (повесть и рассказы)

Гости его встретили меня с искренностью пьяных, но мне от этого веселее не стало. Щурясь от табачного ды­ма и примусного чада, я отыскал глазами телефон и, как мне кажется, не спускал с него глаз до того самого момента, как раздался звонок. Я спокойно встал, отстра­нил хозяина и взялся за трубку. Я знал, что звонили с почты. Лада могла почему-нибудь не приехать, но не поздравить с праздником — не могла. А праздник был на исходе.

Я снял трубку и глухо сказал:

— Да?

— Квартира Шаврова? Тут просили телеграмму для Снежкова зачитать...

Кровь прилила к моей голове, отхлынула, и я про­изнес:

— Передавайте. Снежков слушает.

— Передаю: «Поздравляю праздником. Задержали билеты. Вылетаю самолетом четвертого. Лида».

— Не Лида, а Лада,— поправил я.

— Здесь написано Лида,— возразил обиженно деви­чий голосок.

— Большое спасибо.

Я положил трубку на рычаг и вернулся к столу. Пиршество шло по-прежнему.

Я поднял стакан с водкой, который стоял непригубленным передо мной на протяжении трех часов, и сказал Семену и Фене:

— Вы напрасно сердились на меня за то, что я не пью. Сейчас я готов выпить. Помните, я пил за ваше счастье по дороге в Раменку? Теперь выпейте вы за мое.

Видя, что Семен хочет произнести мой тост вслух, я попросил его:

— Не надо. Только вы двое.

Я выпил стакан, отломил корочку от рыбного пиро­га и, попрощавшись с хозяевами, ушел незаметно.

Была прохладная ночь. Я застегнул все пуговицы на шинели и поднял воротник. Серые облака закрыли на­половину небо. Дул ветер. Я пошел вдоль улицы. Почти во всех домах еще горел свет. Сквозь двойные рамы доносились глухо песни и шум.

За поселком лежала умиротворенная тишина. Я дол­го шел навстречу ветру. Звезды постепенно прятались за облака, и не успела исчезнуть последняя из них, как пошел дождь. Пришлось вернуться назад. Уже разде­ваясь, дома, я услышал гром; в ответ ему залилась лаем собака. Часто сияла молния, и тогда моя комната освещалась голубым светом. Испуганный лай собаки долго не давал мне уснуть.

На работу я вышел с головной болью. Но сейчас ничто не могло омрачить моего настроения. От мысли, что я скоро увижу Ладу, во мне все ликовало. Даже визит к Хохлову с просьбой об отпуске на четвертое число не омрачил мне настроения. Я молча протянул ему заявление, и он, не поднимая на меня взгляда, хмуро подписал его и подвинул по стеклу, прикрывавшему зе­леную столешницу. На мою благодарность он ничего не ответил.

Четвертого ранним утром я доехал на дрезине до Мелешино, пересел там на пассажирский поезд и через два часа был в городе.

С вокзала еще не были сняты красные флаги. На­против, на площади, висела огромная фанерная карта с яркими стрелками, окружавшими Германию. Маль­чишка в пилотке, надвинутой на уши, деловито швырял в фашистскую Германию грязью. У меня, как и у всех, наблюдавших за этим, не было желания остановить его. Пожилой сержант в фуражке с красным пехотинским околышем подзадоривал малыша:

— А ты в самое логово, в логово.

Когда очередной комок грязи прилип к Берлину, сержант удовлетворенно крякнул и принялся скручивать цигарку.

Крепкие девушки с черными разводами под носом разгребали лопатами дымящийся асфальт. Я не удер­жался и оставил след на аспидной его поверхности, ус­лышав в свой адрес беззлобную ругань парня, управляющего катком. В стороне шофер мыл грузовик. Вода трещала в пожарном рукаве.

Вдоль улицы висели обмякшие после дождя разно­цветные вымпелы.

Меня обгоняли машины, с шелестом разбрызгивая лужи. Промчался длинный ЗИС, и маленькое солнце сверкнуло в его никелированном колесе.

Чтобы убить время, я взял билеты на первый сеанс кино. Когда сеанс кончился, было всего десять часов. Еще четыре часа оставалось до прибытия самолета из Москвы. Я зашел в магазин «Динамо» и купил ядро. Заглянул в сквер. Но не сиделось, и я отправился бро­дить по городу. Пристроился в хвост у киоска «Союз­печати». Газета пахла свежей краской. Новости были изумительные. Война должна была закончиться со дня на день.