Я прочитал все, и у меня еще осталась уйма времени. Милиционер объяснил мне, где найти автобус, идущий на аэродром, и я потихоньку побрел к остановке. Вскоре брызнул дождик. Но он так же неожиданно кончился, как и начался. На остановке я стал в очередь. Подходили и уходили самые разные автобусы, только не было моего. Через двадцать минут я начал беспокоиться и спросил, часто ли ходит автобус до аэродрома. Никто не знал. Я постоял еще минут десять и пересек улицу, но и там не значилось моего номера. Вдруг как-то сразу не стало времени, которое еще так недавно тяготило меня, и я начал лихорадочно расспрашивать прохожих о своем автобусе, но никто ничего не мог мне объяснить толком. Все говорили, что автобус останавливается на этой площади, но где — никому не было известно. Как назло, не показывалось ни одного милиционера. Я со страхом поглядел на часы и сообразил, что остается одно — позвонить на аэродром. И опять, как назло, не видел ни одного телефона-автомата. Наконец, меня направили в нижний этаж универмага. Я порылся в карманах, но у меня были монеты всех достоинств, кроме гривенника. Пришлось стать в очередь к кассе. Очередь двигалась медленно, и я не спускал тревожного взгляда с часов. Наконец, я наменял полную горсть десятикопеечников, но телефон оказался занят. Какая-то девица сердито повернулась ко мне спиной и не обращала внимания на мое нетерпеливое постукивание по стеклу кабины. «Скажи еще спасибо, что телефон исправен,— подбадривал я себя.— А то могло бы оказаться хуже». Но подбадривание помогало плохо, так как секундная стрелка неумолимо делала круг за кругом, и я не вытерпел и распахнул дверцу. Девушка испуганно потянула ее на себя.
— Ну, нельзя же так!— взмолился я.— У меня срочный разговор.
Но девушка была упряма и не пустила меня, пока не наговорилась вдоволь. Доставая из сумочки пудру, она обругала меня нахалом, а я, дрожащими от волнения пальцами тыкаясь в холодный металл, опустил монету, набрал номер справочного бюро и услышал в ответ прерывистые гудки. Когда мне назвали номер аэродрома, меня уже торопил дядька в серой шляпе. Аэродром был занят... В общем, я разговаривал при открытой настежь дверце под громкую ругань скопившейся очереди. Оказалось, что я находился в двух шагах от остановки автобуса. Я выскочил из кабины и, расталкивая толпу, бросился из универмага. На часы я уже боялся смотреть. Недалеко от остановки, на которой я стойко дежурил верных полчаса, стояла деревянная диспетчерская, около нее, лузгая семечки, сидели кондукторши с сумками через плечо. На мой вопрос одна из них равнодушно кивнула на дряхлый голубой автобус, стоявший на выщербленном асфальте, и сказала:
— Сейчас поедем.
Я вскочил на подножку, облюбовал свободное место у окна и вздохнул облегченно. Но успокоился я преждевременно — автобус еще долго стоял. В ответ на нетерпеливые возгласы пассажиров девушка, не вставая, крикнула:
— Чего вы торопитесь? Погода-то все равно нелетная.
Сердце мое упало: о погоде я и не подумал! Неужели Лада не прилетит? Неужели все волнения были напрасны?
Я сидел сгорбившись и не заметил, когда мы тронулись. Автобус скрипел, раскачивался, остервенело взвизгивал на подъемах. Вода вырывалась из-под его колес. Если бы не беззаботные разговоры пассажиров, я бы совсем отчаялся. Но, прислушиваясь к ним, я начал успокаиваться. Оказывается, стоит разойтись тучам — самолет примут. Я с надеждой поглядывал в окно. Тучи мне казались не страшными, в их разрывах кое-где просвечивали кусочки голубого неба. Однако, когда мы подъезжали к аэродрому, пошел дождь, крупный, косой. Вода пузырилась на асфальте перед деревянным павильоном с вывеской «Аэропорт». Под козырьком входа стояли командировочные с пухлыми портфелями и скучно курили. Нерешительно я подошел к окошечку, за которым сидела дежурная.
— Ничего не могу сказать,— произнесла она устало.— Ждали вовремя, но вон как погода испортилась.
Я зашел в буфет, удивляясь, как можно спокойно пить вино, вышел обратно, потолкался среди сонных людей, сидящих на скамейках и чемоданах, пробрался к выходу на летное поле. Дождь перестал, и на зеленой траве стояли пилоты и девушки в форме и рассматривали небо. Я облокотился на деревянный барьер и долго смотрел на пилотов, стараясь угадать по их виду, будет самолет или нет. Наконец, мне надоело следить за ними, и я пошел в буфет, купил коммерческую пачку «Беломора» и, вернувшись к палисадничку, закурил. Оказалось, что курить здесь нельзя; мне пришлось уйти в цветник. Я уселся на мокрую скамейку и стал рассматривать клумбу. Потом долго еще сидел в зале ожидания, втиснувшись между спящей женщиной и полным военным с внушительной планкой орденских колодок. Неожиданно все оживились, заговорили, что прибывает самолет из Свердловска. Я вышел с толпой на улицу. Половина неба все еще была закрыта облаками, но летное поле уже выглядело по-иному: наискось торопливо шагали двое пилотов, бородатый дядька катил поблескивающую серебром лесенку с перилами, медленно двигалась автоцистерна.