Кости: внутри и снаружи

Китобои вырезали из кости зубчатые колесики, которыми запечатывали края пирогов – не только сладких, но и с мясом или фаршем. Таких приспособлений накопилось огромное количество: наверное, в те времена ели очень-очень много пирогов, а возможно, эти приспособления демонстрировали мастерство резчика. В пользу последней версии говорит то, что зазубренные колесики часто украшали филигранными узорами и изображениями причудливых зверей, выходя далеко за рамки практичности.

Плоскими кусочками кости мастера инкрустировали столы, стулья, сундуки, и обычная мебель становилась произведением искусства. Белую кость приклеивали смолой, получая сочетание темного фона и светлого декора. Это позволяло создавать великолепные геометрические узоры. Возможно, эта техника появилась в Древнем Египте либо зародилась в Восточной или Южной Азии и попала в Европу по торговым путям, открывшимся в Средние века. Таким способом украшали не только мебель, но и седла, приклады, шкатулки для драгоценностей – практически любые деревянные предметы. Джеффри Чосер в «Кентерберийских рассказах» описывает сэра Топаса следующим образом: «Огнем латунный шлем сверкал, в кости слоновой меч лежал»[63].

Хатам – древняя персидская техника инкрустации. Предмет украшают тонкими пластинками, которые срезают со стержней, сложенных из полосок верблюжьей кости, дерева и проволоки

Parivash Kashani

Техника инкрустации костью достигла совершенства в старинном персидском промысле хатам. Мастер берет длинные «шпильки» из верблюжьей кости, металла и дерева – каждая меньше полутора миллиметров в поперечнике, – складывает их и склеивает между собой.

Кость с ее плавными очертаниями позволяла удовлетворить желание различных аборигенных народов себя украсить: бедренные кости черепахи, Оклахома (a); позвонки гремучей змеи (слева) и рыбы (справа), Мексика (b); ребра удава, Южная Америка (c)

Любезно предоставлено Оклахомским историческим обществом (a); Музей естественной истории округа Лос-Анджелес (b, c)

Получается стержень с оригинальным узором на торце. Затем стержень нарезают на тончайшие пластинки и наклеивают их на поверхность различных предметов (трубок, музыкальных инструментов, шкатулок). На участке площадью шесть с половиной квадратных сантиметров может быть свыше четырехсот миниатюрных фрагментов кости. Умело подобранные элементы образуют головокружительные геометрические узоры. Французский ювелир Рене Лалик, представитель стиля ар-нуво, тоже использовал кусочки кости в своих богато украшенных брошах и подвесках.

В описанных выше примерах кость служила средством выражения чувств мастера – это могло быть благоговение перед сверхъестественным существом, любовь к женщине и даже пристрастие к хорошо закрытым пирогам. С другой стороны, изображение кости, и особенно черепа, использовалось как символ – прежде всего, как знак приближения смерти. Наиболее впечатляющий способ продемонстрировать природное совершенство кости – позволить ей самой говорить за себя: «Посмотри, как я прекрасна. Красивым было и животное, которому я принадлежала». Взгляните на простые ожерелья из необработанной кости – сколько изящества в этих позвонках рыбы и гремучей змеи, бедренных костях черепахи и ребрах удава.

Жители прибрежных районов возводили из челюстных костей кита огромные арочные конструкции. Длинные, изящно изогнутые от природы, эти элементы скелета имеют форму параболы. Архитекторы тоже отдали должное совершенству такой формы: вспомним здание Сиднейской оперы, арку «Врата на запад» в Сент-Луисе, церковные своды и мосты. Впрочем, первенство все равно принадлежит китам.

Испанский архитектор Антонио Гауди (1852–1926) не только применял параболические арки в своих удивительных творениях, но и обратился к волнообразным очертаниям кости при отделке дома Каса-Батльо, который местные жители прозвали «домом костей».

Антонио Гауди в 1904 году полностью перестроил этот дом, прежде ничем не примечательный, добавив текучий фасад в стиле ар-нуво. Жители Барселоны прозвали это здание «домом костей»

Каса-Батльо, Барселона, Испания.

Американская художница Джорджия О’Кифф (1887–1986) красками добилась того же, что Гауди воплотил в камне. Поселившись в штате Нью-Мексико, она влюбилась в отбеленные солнцем черепа и тазовые кости и сделала их типичным мотивом своих полотен. Изображения костей на ее картинах несколько абстрактны: рисуя иссушенные стихиями кости, художница игнорировала мелкие детали, чтобы плавными переходами от тени к свету и опять в тень передать изящество их изгибов и показать, что время над ними не властно.