Читаем Костя Косолапов. Начало полностью

Все так считали: Михаил Косолапов заснул, котёл взорвался, и Костя остался без отца. Мать же говорила, что всё дело в медвежьей волосатости: сам взялся тушить пожар по пояс голым, пламя лизнуло правую руку, и он вспыхнул весь – медицина оказалась бессильной. Три дня отец был живой, курил в палате, вспоминал, где что лежит и кому кто должен, а напоследок сказал: «Костю во сне вижу – голый, как лягушонок, остался – жалко, плавать не научил – виноват». На этом месте мать всхлипывала, утирала глаза и вздыхала: «Повинился, значит, прощения попросил, а тебя так и не пустили в палату». Это Костя и сам помнил. Когда отец угодил в больницу, его самого густо разукрасила сыпь. Отца схоронили, и сыпь прошла, только кожа долго потом шелушилась.

Они проехали четверть транспортного кольца и свернули к промзоне. Дорога стала шире, больше встречных и попутных машин, а людей теперь вовсе не было видно. Глухой бетонный забор тянулся, наверное, целый километр. В одном месте мелькнула верхушка ржавого козлового крана, но движения там не чувствовалось. «Всех убить и всё отнять!» – прочитались на сером чёрные школьные буквы, а красные ни во что не складывались, или иностранными были, или так – племенными знаками. И снова та же надпись и те же знаки.

Забор закончился обрушенной бетонной плитой, они свернули направо, и за короткой лесной полосой потянулись цеха, склады с высокими эстакадами, трансформаторные будки, трубы и кабели – всё ржавое, оборванное, продавленное, облупленное, выцветшее… кроме двух контор, выскочивших к дороге в свежем прикиде.

– Пластмассой прикрылись и думают, жить они по-новому стали, – проворчал Егоров.

– Может, спросимся?

– Ты что, Кость, этим мы не нужны – площадями торгуют да иномарками! За переездом вдоль железки вернёмся, а там и товарная, и лесоторговая, и угольные склады. Я оттуда уголька почалил – будь-будь! Там у нас и знакомых, и земляков – поглядим, кто сговорчивей.

– А где тут жить?

– Ты сперва работу получи… И опять подвезло тебе!

Переезд был открыт, но и дальше катили они в основном на зелёный.

– Так, начнём отсюдова. За мною не соваться!

Эта контора оказалась без выкрутасов – серая, с широкими немытыми окнами, завешанными изнутри листами бумаги и шторами, и машины, натыканные вокруг, все вместе стоили наверняка дешевле всего одной из виденных ими возле парадной придорожной.

Пять или шесть путей проходили мимо, и на каждом вразнобой стояли и крытые вагоны, и открытые контейнерные; над одним из таких зависал козловой кран, похожий на того, с промзоны, но этот работал, вернее, шебуршились люди: и крановщик, и стропальщик, и на площадке за конторой покуривали трое, ожидая разгрузки.

Пахло креозотом, угольным дымком, железной окалиной – на службе, на охраняемом мосту и в караулке, он такого нанюхался, казалось, на всю жизнь, но теперь вдыхал с удовольствием.

Егоров вышел из дверей, скрылся за угол конторы, потом появился на площадке, и его направили дальше – там строения слева закрывали разросшиеся клёны, а далеко справа начинались пакгаузы, тянувшиеся, может быть, до самой станции. Егоров глянул туда, переспросил о чём-то рабочих и засеменил прямо по путям.

Костя попробовал вспомнить о нём что-нибудь идущее в дело и не смог. Ну, Егоров. Борис Петрович. Ну, как бабка Курилка. Все их знают, а как про них вспоминать? Егоров сказал корешили, но из всех, кто появлялся дома при живом отце, он помнил только деда Капитонова, единственного своего деда, и соседку тётю Надю, приводившую полусонную Наташку – как бы невесту ему или сестрицу – поиграться. Вот тётя Надя – эта пьёт, и одна, и с кем попало, а Ташку после армии он встретил затасканную в хлам – сама полезла, обслюнявила, он её даже забоялся.

Выбравшись из москвича и походив кругами, Костя оказался напротив деревянной будки с распахнутой дверью и собачьей клетки. В будке сидя спал сторож – виднелись его неподвижные, вытянутые до противоположной стены ноги в синих штанах, – а в клетке изнывали от жары и безделья овчарки – одна, казалось, дремала, уткнув морду в передние лапы, зато вторая показушно сторожила: часто дышала, вывалив язык, тупо пялилась в затенённый угол и, облизываясь, громко стучала зубами.

Дразнить он никого не стал, опять засел в душной машине и чуть не уснул сразу же. Голова повалилась на бок, скользнула слюнка на подбородок, но он тут же встряхнулся, потёр глаза и увидел, что Егоров возвращается вдоль путей с каким-то чернявым дядькой.

Дядька носил фамилию Капитоновых, звался Сергей Григорьевич, но ни сыном, ни племянником деду Капитонову не приходился, а был ему зятем.

Пока он бегал в контору, Егоров охотно пояснил:

Перейти на страницу:

Похожие книги