Костя в средней школе

Покончив с сосисками, перешли к пению. Матвей расчехлил гитару и исполнил несколько песен Виктора Цоя. Я даже подпевал «Звезду по имени Солнце». И с усмешкой наблюдал за Вергилией, которая чуть не плакала от умиления. Потом Игорь Иванович пел Высоцкого, и снова многие подпевали. А потом пришла моя очередь умиляться, потому что Игорь Иванович передал гитару Марусе.

— Ты умеешь играть на гитаре? — удивился я.

— Только в этом году начала, — смущённо ответила она.

У неё оказался такой приятный голос. Я, конечно, слышал её пение на уроках музыки, но музыка уже давно закончилась, а голос изменился. Песню я раньше не слышал. «Милая моя, солнышко лесное…»

Окончив, Маруся передала гитару рыжей Таньке.

— Очень красиво, — шепнул я Марусе.

Танька пела нечто грустное, где были такие слова:

Мы выбираем, нас выбирают,

Как это часто не совпадает…

И я готов был поспорить, что она поглядывала на Никиту. Но тот, конечно, не заметил, потому что уплетал уже, наверное, пятую сосиску, которую якобы откопал среди выпотрошенных упаковок.

Гитара вернулась к Матвею, и его постоянно просили исполнить что-то на бис. Мне тоже хотелось, чтобы он не переставал петь.

Стало прохладно, и многие пододвинулись ближе к костру, но мы с Марусей остались на месте. Время от времени мы улыбались друг другу в полутьме, и этого было более чем достаточно, чтобы чувствовать себя абсолютно счастливыми.

Потом ещё жарили маршмеллоу, Маруся снова меня угощала.

Но вот дровишки закончились, костёр догорел, и мы, кряхтя и зевая, начали подниматься. Я встал и подал руку Марусе. И, когда она взяла её, меня будто током пробило до самых пяток. Я свернул коврик, помог засыпать тлеющие угольки, растолкал задремавшего Никиту, и мы двинулись.

Возвращались полевой дорогой под звёздным небом. Пахло влажной землёй, из леса доносились сказочные соловьиные трели. Я дрожал от холода и не мог отделаться от ощущения нереальности происходящего. Сам не заметил, как взял Марусю за руку. Даже сейчас, когда я просто пишу об этом, почерк становится неровным.

Я проводил её до девочкового коттеджа. И отправился к своему. Меня поджидал выспавшийся Никита.

— Ну как? — спросил он с хитрой улыбкой.

— Всё хорошо, — ответил я, не желая прощаться с магией момента.

— Понравилось? — уточнил Никита.

— Что? Сосиски? — не понял я.

— Ты чего, издеваешься? — рассердился Никита. — Она к тебе ради сосисок подсела?

— А-а, — протянул я и снова рассмеялся. Мои терзания казались теперь такими смешными. Теперь-то я знал, что всё получится само. Тогда, когда нужно. — Не, ничего не было, я жвачку в школьном рюкзаке забыл.

Никита тоже рассмеялся.

На следующий день уже ничего интересного не помню. Но что-то капитально изменилось. Меня тянуло к Марусе неодолимым образом, как мощнейшим магнитом. Я сопротивлялся, цеплялся за Никиту, но всё равно оказывался рядом: и в очереди в столовой, и на волейбольной площадке, и на всех фотографиях.

Когда сели в электричку, Марусю окружили девочки, и я с нарочито грустным видом прошёл дальше. Мы с Никиткой сели в противоположном конце. «Электричка доедет, — думал я, — мы попрощаемся и расстанемся на целых три месяца. Как обидно терять эти последние два часа».

Никитка уткнулся в телефон.

— Ты не против, если я позову к нам Марусю? — спросил я.

— А если против, то что? — поднял недовольный взгляд Никита.

— То, конечно, не буду, — ответил я.

— Я не знаю, что с тобой было вчера, но вот этот взгляд я, благодаря Коле, хорошо знаю, — усмехнулся он. — Ты подсел, тебя ломает.

— Чушь не говори, — рассердился я.

— Ох уж эти отличницы на мою голову, — запричитал Никита. — Сначала потерял брата, теперь друга.

— Никого ты не терял, не выдумывай. Самому уже пора глаза открыть.

Никита и правда раскрыл их на полную.

— Что ты хочешь сказать?

— Танька вчера для тебя песню пела, пока ты по сосискам ударял. Кстати, она не отличница.

Никита разразился гомерическим хохотом.

— Всё ясно, теперь ты решил меня кому-нибудь сбагрить, чтоб не мешался? Просто гениально!

— Ничего подобного, — возразил я как можно спокойней. — Я бы мог поспорить.

И вдруг рядом с нами появились Маруся с Таней, я даже икнул от неожиданности. А Никита уставился на меня, как на фокусника, который провернул свой фокус совершенно необъяснимым образом.

— Мы утащили в отеле печенье — хотите? — и Танька протянула его Никите.

Никита взял его с недоверием. «Маруся утащила из отеля печенье, ну-ну», — подумал я.

— А у меня игра с собой есть, — вспомнил я. — Сыграем?

И я достал карточную игру, где надо блефовать (мама всучила, несмотря на мои протесты). Так вот Танька блефовала лучше всех. Хлопала большими глазами небесной голубизны, и все ей верили. Если б не густая россыпь веснушек, её вполне можно было бы назвать симпатичной. Кажется, зимой их было поменьше. Никита потихоньку втянулся, предложил играть на оставшееся печенье и смешно расстраивался, когда в очередной раз проигрывал.

Вдруг смотрю — все поднимаются, снимают с полок рюкзаки. Я вздохнул. Снял свой и пошёл помочь Марусе. Я надеялся проводить её, но за ней приехал папа. Даже не попрощались толком.