Костяной

– Пел… – Я решил говорить быстро и по делу. – Мне нужно, чтобы ты сходила со мной завтра в Торнадоре. Послезавтра вернемся. Треть денег твоя. Пришли двое с перевала, мужик и девка… девушка.

– Опасаешься? – спросила Пел-Ройг, присев на круглую табуретку.

– Не столько сердцеедов, сколько… Ты знаешь, похолодало. Они говорят, на перевале уже снег. Без тебя никак. Я лучше дома посижу.

– Ого. Да, Белый ждать не будет. Не хотела бы, правда, но для тебя – пойду.

За что я ее ценил, так за честность.

– Спасибо, Пел. Я принес тебе пирога.

Я ощутил теплое удивление. Не ожидала. Протянул ей корзинку:

– Ага. Держи. Он, правда, вчерашний.

– Так оставайся, сейчас вода закипит…

– Спасибо, но нет, мне еще собираться, – сказал я, выскальзывая за дверь, и попрощался, пока радость и удивление девушки не начали угасать.

Пока добирался домой, слышно было, как шуршит листьями ежва – просыпалось осеннее зверье. У зверей тоже есть свои народы. Есть человеческие звери – волк, лось, курица, к примеру. Есть, скажем, беомальдовские – супь, валёжка, ежва, опять же, или как там сами беомальды их называют. Бывают смешанные, общие, неизвестно чьи, как крысы или поршни. А бывают вообще непонятные. Или, может, даже и не звери. Как Белый. Нет, и у него имеется своя принадлежность, но… Она мне не нравится.

Собирался я долго, чистил и смазывал самострел, так что задремал только перед самым рассветом. Утро было мрачноватое. Палая листва отсвечивала синим инеем в низинах, тянул ветер, холодный, еще не зимний, но уже совсем печальный. Такой срывает последние листья, морозит квадратную кубинику во мхах у болот, загоняет человеческих зверей в норы. Такой ветер не укрывает снегом. Но готовит для него дорогу, да.

Послезавтра мы вернемся домой, и там хоть снег, хоть град. Сезон был неплохим, и зиму я мог зимовать спокойно.

Я стоял на камнях у корней реликта, самого ставшего камнем в давно схлынувших горьких водах Безумных войн. Стоял, наблюдая, как пара одетых в плащи теней приближаются ко мне. Эмоций я почти не чувствовал, только общую сонливость и сдержанное предвкушение. Грач на плече Лоды дремал, изредка поглядывая по сторонам вполглаза.

Ставра оказалась ростом с Лоду. Прицы у нее не было. Лицо так же пряталось в тени капюшона. Две толстые косы каштанового цвета спускались на грудь, перевитые серо-синими узорчатыми лентами. Я попытался вспомнить, где видел такой узор, но не смог. Впрочем, подумал я, вряд ли это важно.

Они поздоровались. Я почувствовал легкое нетерпение Ставры и такое же, но поярче, – Лоды.

– Идем? – осведомился Лода. – Втроем?

– Ждем, – сказал я, – четвертую.

Нетерпение стало заметнее – щекотное чувство чуть выше шеи. От сильных чужих эмоций у меня, бывало, волосы вставали дыбом. А однажды страх и боль другого чуть не утянули на дно бытия и меня.

Пел-Ройг появилась через минуту. Куртка из рыжей кожи казалась серой по сравнению с ее волосами – с них будто искры сыпались. Веснушки, двумя крыльями от переносицы, были чуть светлее.

Только из-за волос я и заметил ее тем вечером много зим назад. Когда эти волосы уже примерзали ко льду.

Задаток – треть – я сразу отдал Пел.

– Пошли, – сказал я. – К вечеру будем там. Правило одно – делать все, что я говорю. Быстро и без вопросов.

За холодную ночь лес почти осыпался. Рыжеватые листья шуршали под ногами. Прозрачные пауки бегали по паутинам, развешивая их по всему лесу.

От железных деревьев я старался держаться подальше, каменных же не сторонился. Пока мы двигались по тропе – тут она была. Через какое-то время хорошо знакомый Лохматый лес кончался, и начинался уже сам Дол, чаша, полная странностей.

Мы шли уже целый час, никто ничего не спрашивал, и это было прекрасно.

Пока навстречу не попался кожейлу.

Он пер, конечно, прямо по дороге, шоколадно-темный, с белыми полосами от клина безглазой морды до острого хвоста. Встречный ветер пел, разрезаемый широкой башкой. На костяных лопатках у висков нацеплялись лентами листья двуросли. Я чувствовал его как темную волну на уровне шеи. Чуждые эмоции я могу ощущать, пусть и искаженно, но понимать – нет.

– Идти и не дергаться! – приказал я, не сбавляя шага.

Пел-Ройг ухнула шепотом и придвинулась чуть поближе, продолжая, впрочем, шагать. От нее пахло выпечкой.

Я оглянулся. Ведомые, конечно, встали как вкопанные.

– Идти! – рявкнул я.

Зверь был уже тут. Ярдах в трех от нас он оттолкнулся и перемахнул всю группу. Земля дрогнула. Никогда не мог понять, как такое огромное животное может так легко прыгать, но за всю историю ни один кожейлу ни на кого не наступил.

– Это что? – спросила Ставра зло. Грач Лоды оставался на его плече только потому, что хозяин сгреб его, зажал головой, рукой и шеей. Я не мог понять, зачем он так с птицей – испугался, видно. И сильно, гораздо сильнее Ставры. Тоже мне.

– Это – зверь, нелюдской, – сказал я. – Эреш.

– Мог бы предупредить.

– Я же сказал, слушаться меня.

– Эреш опасны.

– А при чем тут их звери? Человеческие волки куда опаснее. Или вот, например, езны – вполне безобидные типы, если еще где-то есть. А езный конь – это жуть что такое.