Костяной

Бастиан узрел курящуюся дымовую трубу за пеленой дождя и в который раз убедился, что Мосол не ошибается.

Он свернул в лес, изо всех сил удерживая рвущегося вперед коня.

– Дальше, пожалуй, я сам, – сказал Бастиан.

– Боишься, помешаю, что ли? – спросила Марева, склонив голову, но спрыгнула на землю, легко, не успел капитан коснуться ее.

– Я знаю Ледо, – произнес он вместо ответа, – и она может быть опасна. От настоящего имени она никуда не денется, но откуда мне знать, сколько имен себе она взяла вообще и какие аспекты по каким именам растыкала? – Бастиан смахнул капли с полей шляпы. – Уж заставить ее стоять столбом я точно не смогу, заклинай не заклинай.

– Она сильная ведьма?

– Не из слабых.

– А отчего ее зовут Лайкой?

– Потом расскажу.

– Долгая история, да?

– Есть примета такая – не обсуждать работу до работы. Мне пора.

Бастиан привязал чубарого к дереву стальной цепью. Он был немал, с тех пор как его вытащили из варева, наел тела, вернул себе крепкие мускулы и, чуя цель так близко, мог буянить и рваться с привязи. Хозяин подозревал, что конь собирается ломать дерево, как только он сам уйдет.

Капитан поправил шляпу, проверил, как вынимается клинок, и пошел к лесистому обрыву, за краем которого, высунув лишь сизую закопченную трубу, прятался дом Ледо Ютры. За ним, в разрывах рыжей ряски, открывалась черная, рябая от дождя гладь озера под названием Ржа.

Спустился с обрыва он быстро, благо была тропинка; обошел старый бревенчатый дом между пеной побережья и столь же старым, но крепким забором.

Здесь ему не нравилось. Грязь, подсохшая сверху коркой, под ногами была податливо-мягкой, а озеро вблизи оказалось таким черным, будто в нем стояла ночь. Интересно, подумал он мимоходом, а эта вода тоже горит?

На поверхности плавали красные и седые листья. Ветер не долетал до этого места. Мертвая трава цвета костей, и камыши, засохшие, казалось, годы тому назад, жались к берегу. Над водой, как застывшие щупальца, или челюсти, или позвоночники давно умерших диковинных зверей, вздымались ржавые зубчатые дуги, истлевшие до бумажной тонкости шестерни; шелушились бурой и огненно-рыжей окалиной, утопали в озере. То был старый механизм, а от вида старых механизмов у капитана всегда портилось настроение, становилось неуютно, словно холодная вода текла за шиворот и ветер задувал за пазуху. Этому металлу было много сотен лет, а он до сих пор еще не рассыпался до конца, и сверху на дугах еще виднелись старые клейма. Те люди застали времена, когда на небе была только одна Луна.

Летел пух от камышей, лез в лицо, и Бастиан глубже надвинул шляпу.

Потом ударил ногой в калитку ворот, так, что желтый лишайник посыпался на землю. Дверь отозвалась недобрым гулом. Заперто. Ржавые гвозди, торчащие из верхней поперечной балки, мешали перелезть.

– Открывай! – рявкнул он. – Стрегоньер требует!

Понятно было, что так никто не откроет, но он как-то привык к заведенной процедуре. Тем более, раз печь топится, стрега Ютра точно дома.

– Акло Хайнант Ледо Ютра, дочь Эрландо, именем Королевства, открывай!

Такой зычный рык всегда удавался Бастиану. Противостоять простому прямому воззванию к настоящему имени никакая стрега не могла, но… Лишь в том, что касалось простых действий. Дверь она ему откроет, первое заклятие самое сильное. Может быть, ему удастся заставить ее говорить только правду. А вот на большее его магических умений вряд ли хватит. Остается полагаться на голову и руки.

Бастиан услышал, как упали с двери крюк и засов. Видно, заговоренные, раз хозяйка открыла их, не подходя к дверям.

Толкнул калитку и вошел, держа руку на рукояти меча.

Дом ведьмы зло глянул мутными плитками окон. Под сапогами расползлась грязь. Пахло аиром и тиной с болота, и авериановой травой. Он быстро огляделся. Столбы ворот и частокола заросли мхом изнутри, в торце двора валялась какая-то железная рухлядь, накрытая мокрыми плетями безлистого жухлого плюща; медный чан под водостоком полнился дождевой водой, в которой плавали сор и мертвый шершень.

Но все это капитан отметил вскользь, потому что из-за угла дома появилась хозяйка.

Высокая, черноволосая, с седыми прядями и пучками сухой травы, вплетенной в мелкие косы. Глаза ее почему-то слезились, обильно; светлые, с бирюзовой искрой и угольным контуром радужной оболочки.

– Бастиан! – выплюнула, пролаяла Ледо и заворчала, как дворняга. Кожа на ее крупном, покатом лбу и высоких скулах была бела, и стрега казалась совсем молодой. Хотя только казалась.

– Ледо.

– Что тебе надо, Бааааа-ааг-афффф-аггг?!

Бастиан вспомнил вопрос Маревы: почему Ледо Ютра получила свое прозвище?

Так же внезапно и моментально он вспомнил того колдуна с черной растрескавшейся костяной рукой, вспомнил две потемневшие, словно окалиной покрытые кости, растущие из пожеванного, усохшего локтевого сустава. Самым жутким было то, что рука двигалась.

Тогда ему чуть не отрезали язык; Ледо же своего однажды лишилась, будучи приговорена к такому наказанию по закону. Ходил слух, что палач позже умер от ее укусов. Но дело было сделано.