Костяные часы

…я очнулась на куче тряпья и гнилой соломы, в теле девочки, пышущем лихорадочным жаром, заеденном комарами, кишащем вшами, истощенном кишечными паразитами. Корь унесла душу Клары, прежде обитавшую в моем новом теле, которое мне пришлось исцелять три дня, прежде чем я смогла по достоинству оценить свое окружение. Восьмилетняя Клара была крепостной помещика Кирилла Андреевича Береновского, который редко появлялся в своем поместье, ограниченном широкой излучиной реки Камы в Оборинском уезде Пермской губернии, что в Российской империи. В родные пенаты Береновский наезжал раз в год, стращал уездных чиновников, устраивал охоту, портил девок и заставлял управляющего выжимать последние соки из захудалого поместья. Дети крепостных не ведали счастья, но детство Клары было безрадостным даже по меркам того времени. Отца запорол бык, а мать вконец измотали череда родов, тяжелый крестьянский труд и пристрастие к самогонке, прозванной «тошниловкой». Клара была последышем, девятым, самым хилым ребенком в семье. Три ее сестры умерли во младенчестве, еще двух Береновский продал за долги какому-то екатеринбургскому фабриканту, а трое братьев, забритых в солдаты, сложили головы в кровавой бойне под Эйлау. Чудесное спасение Клары от неминуемой смерти было встречено с обреченным унынием. Между жизнью Лукаса Маринуса, врача и ученого, и убогим нищенским существованием Клары пролегала огромная пропасть, выбраться из которой можно было лишь неимоверными усилиями, причем мое отчаянное положение усугублялось пребыванием в женском теле в начале XIX века. Я тогда еще не владела психозотерическими методами, помогающими ускорить восхождение по социальной лестнице, и в распоряжении Клары была только православная церковь.

Отец Дмитрий Николаевич Косков, уроженец Санкт-Петербурга, читал проповеди четырем сотням крепостных душ Береновского и трем дюжинам вольных; он же крестил, венчал и отпевал свою паству. Дмитрий и его жена Василиса вот уже десять лет жили в покосившемся домишке над рекой. Приехав в Оборинский уезд, Косковы со свойственным молодости пылом жаждали облагодетельствовать крестьян, но тяготы жалкого нищенского существования на Диком Востоке поубавили их филантропическое рвение задолго до того, как в их жизни появилась я в теле Клары. Василиса Коскова томилась и тосковала, полагая свое бесплодие причиной всеобщих насмешек. Ее единственными друзьями в поместье были книги; однако же, хотя книги – прекрасные рассказчики, слушать они, увы, не умеют. Хандра Дмитрия Коскова почти не уступала удрученности жены; он ежедневно и чуть ли не ежечасно клял и костил себя за то, что отказался от места в Санкт-Петербургской епархии, где мог составить блестящую церковную карьеру на радость жене и себе. Ежегодные петиции в Синодальную канцелярию о предоставлении прихода, более приближенного к лону цивилизации, оставались без ответа. Он, как выразились бы в наши дни, попросту «не вписывался в схему». Дмитрий истово верил в Бога, но Всевышний не счел нужным объяснять, почему Господня воля обрекает Косковых вязнуть в затхлой трясине предрассудков, подлости и порока, затопившей Оборинский уезд и поместье Береновского, которого больше занимала псарня, чем благополучие крепостных.

В общем, Косковы мне идеально подходили.

Оправившись от болезни, Клара вернулась к своим нехитрым повседневным делам. Одной из ее обязанностей было относить свежие яйца управляющему, кузнецу и священнику. Итак, утром 1812 года я, стоя у порога кухни, протянула Василисе Косковой корзинку с яйцами и смущенно спросила, правда ли, что в раю меня ждет встреча с сестрами-покойницами. Мой вопрос застал попадью врасплох: во-первых, крепостная девчонка-молчунья осмелилась заговорить, а во-вторых, задала примитивнейший вопрос, ответ на который общеизвестен. Неужели я не слушаю проповеди батюшки на воскресной службе в храме? Я объяснила, что мальчишки в церкви больно щиплются и дергают меня за волосы, не дают слушать Слово Божье, хотя мне очень хочется знать про Иисуса. Да, я нагло и беззастенчиво использовала одинокую женщину в своих корыстных целях, но это был единственный способ избежать тяжкого отупляющего труда, подневольного существования и пробирающей до печенок зимней стужи. Василиса впустила меня на кухню, усадила за стол и стала рассказывать, как Иисус Христос явился на землю в образе Сына Человеческого, дабы мы, грешные, могли после смерти попасть в Рай, искупив свои грехи молитвой и христианскими добродетелями.