Костяные часы

– Холли, это тело тоже умирает. Ради твоего душевного спокойствия я отредактирую, то есть облеку в более приемлемую форму, все, что ты здесь видела, а потом спрячусь глубоко, глубоко, глубоко в… – И тут этот Иэн-или-Эстер-Литтл валится на пол, как стопка книг. Один глаз открыт, лицо наполовину вжато в диванную подушку. Он смотрит на меня, как Давенпорт, наш старый колли, когда пришлось отвести его к ветеринару, чтобы усыпить. – Прошу тебя, Холли.

Эти слова внезапно развеивают чары; я опускаюсь на колени возле этой Эстер-Литтл-в-Иэне, если можно так выразиться:

– Что надо сделать?

Под опускающимся веком подергивается глаз.

– Дать убежище.

Мне тогда просто хотелось зеленого чая, но раз уж я дала обещание, надо его выполнять. И потом, не важно, что здесь произошло, я жива только потому, что Раймс умер, а умер он потому, что его убили то ли Иэн, то ли Эстер Литтл, то ли они оба вместе.

– Конечно… Эстер. Что мне надо сделать?

– Средний палец… – шелестит голодный призрак мертвыми устами. – Ко лбу.

Я прижимаю средний палец ко лбу Иэна.

– Здесь?

Нога Иэна дергается, замирает.

– Ниже.

Сдвигаю палец чуть ниже.

– Так?

Уголок рта вздрагивает.

– Так…

Солнце пригревает затылок; с моря дует легкий соленый ветерок. В узком проливе между Кентом и островом Шеппи беснуется гудок траулера; видно, капитан задумчиво ковыряет в носу. Мост как будто из мультиков про паровозика Томаса: центральная секция целиком поднимается между двумя башенками, замирает на самом верху, воет сигнальная сирена, и траулер, пыхтя, проходит под мостом. Джеко был бы в восторге. Я шарю в спортивной сумке, ищу банку «Танго», но под руку попадается газета «Социалистический рабочий». А это еще откуда? Эд Брубек решил пошутить? Вот дурак. Хочу выбросить газету за ограждение, но вовремя замечаю, что ко мне приближается какой-то велосипедист. Откупориваю «Танго» и продолжаю смотреть на мост. Велосипедист немолод, с виду ровесник моего папы, только тощий, как змея, и голова почти лысая, а папа у меня жирком заплыл, и шевелюра у него пышная, недаром его прозвали Волчарой.

– Здо́рово, – говорит велосипедист, утирая лицо сложенным платком.

На извращенца он вроде не похож, поэтому я отвечаю:

– Здо́рово.

Он смотрит на мост с такой гордостью, будто это его рук дело:

– Таких больше не строят!

– Ага.

– Кингсферри – один из трех вертикально-подъемных мостов на Британских островах. Самый старый – крошечный мост через канал в Хаддерсфильде, но он только для пешеходов, его построили еще при королеве Виктории. А этот был открыт в тысяча девятьсот шестидесятом году. Во всем мире есть еще только два таких же моста, приспособленных как для автомобилей, так и для железнодорожного транспорта. – Он отпивает воду из фляжки.

– А вы что, инженер?

– Нет-нет, я просто любитель редких мостов. А мой сын по ним вообще с ума сходил. Кстати… – Он вытаскивает фотоаппарат из сумки, прикрепленной к багажнику. – Сфотографируй меня на фоне моста, пожалуйста.

Я соглашаюсь. Приходится присесть на корточки, чтобы уместить в кадр и лысую голову этого типа, и поднятую центральную секцию моста.

– Три, два, один…

Камера жужжит, он просит меня сделать еще один снимок, я щелкаю следующий кадр и возвращаю фотоаппарат. Велосипедист благодарит меня, прячет фотоаппарат. Я прихлебываю «Танго». Странно, но есть мне совсем не хочется, хотя уже почти полдень, а после того, как я сбежала от спящего Эда Брубека, мне перепала только пачка крекеров «Ритц». Но самое странное, у меня почему-то сосисочная отрыжка, что вообще необъяснимо. К мосту подъезжает белый автофургон «фольксваген», останавливается у шлагбаума. Две девицы со своими бойфрендами курят и смотрят на меня, типа с чего это ее сюда занесло, а у самих в машине играет REO Speedwagon. Чтобы показать, что я не какая-то там пришибленная, я обращаюсь к велосипедисту:

– А вы издалека приехали?

– Не то чтобы очень, – говорит он. – Из Брайтона.

– Из Брайтона? Так ведь это чуть ли не сто миль!

Он глядит на какое-то приспособление на руле:

– Семьдесят одна.

– Значит, это у вас хобби такое – фотографировать мосты?

– Скорее ритуал, а не хобби, – подумав, отвечает он, замечает мое недоумение и поясняет: – Хобби больше для удовольствия, а ритуалы помогают жить. Понимаешь, мой сын умер, вот я и фотографирую мосты вместо него.

– Ох… – Я пытаюсь не показать, что расстроена. – Сочувствую.

Он пожимает плечами, отводит глаза:

– Пять лет прошло.

– А что… Несчастный случай? – Ну почему я не могу заткнуться?!

– Лейкемия. Он сейчас был бы тебе ровесником.

Снова раздается сигнал, проезжая секция моста опускается.

– Какой ужас! – говорю я, понимая, что это звучит убого.

Над горбатым островом Шеппи висит длинное тонкое облако, похожее и на гончую, и на русалку, а я не знаю, что еще сказать. Как только поднимают шлагбаум, «фольксваген» срывается с места, оставляя в воздухе клубы мелкой каменной крошки. Лысый тип садится на велосипед.

– Береги себя, – говорит он мне. – Не трать жизнь попусту.

Он разворачивается и уезжает обратно, к шоссе А22.

Надо же, столько проехал, а мост так и не перешел.