Костяные часы

По трассе с шорохом – вжух! – спускается лыжник, – и я поспешно отступаю с лыжни. Француженка со смотровой площадки – только француженки в этом сезоне носят мятно-зеленый. На гребень она взмывает с легкостью, разительно отличающейся от моей слоновьей неуклюжести, профессионально приземляется, замечает меня, понимает, что произошло, выпрямляется и тормозит чуть поодаль, на противоположной стороне лыжни. Потом наклоняется, вытаскивает из сугроба мою лыжу и приносит мне. Я пытаюсь применить свое посредственное знание французского:

– Merci… Je ne cherchais pas du bon côté[24].

– Rien de cassé?[25]

Кажется, она спрашивает, нет ли у меня переломов.

– Non. À part ma fierté, mais bon, ça ne se soigne pas[26].

Моя добрая самаритянка не снимает защитных очков, так что ее лица не разглядеть, видны лишь черные кудри, выбившиеся из-под лыжной шапочки, и неулыбчивый рот.

– Tu en as eu, de la veine[27].

Я – везучий мудак?

– Tu peux… – Мне хочется сказать: «Еще какой везучий». – C’est vrai[28].

– Ça ne rate jamais: chaque année, il y a toujours un couillon qu’on vient ramasser à la petite cuillère sur cette piste. Il restera toute sa vie en fauteuil roulant, tout ça parce qu’il s’est pris pour un champion olympique. La prochaine fois, reste sur la piste bleu[29].

М-да, зря я решил, что знаю французский. «Здесь каждый год кто-нибудь ломает себе шею, и мне следует придерживаться синей трассы»? Что-то в этом роде. Не прощаясь, она срывается с места и стремительно скользит вниз, красиво закладывая виражи.

В шале Четвинд-Питта я отмокаю в ванне; за стеной грохочет нирвановский «Nevermind», а я курю косячок среди змеящихся клубов пара и в тысячный раз размышляю над казусом разума, кочующего из тела в тело. Факты обманчиво просты: шесть дней назад, у дома моих родителей, я встретил некий разум, захвативший чужое тело. Странная хрень требует теоретического обоснования, и у меня на этот счет есть целых три гипотезы.

Гипотеза первая: это была галлюцинация, мне все привиделось – и второе пришествие йети, и его косвенные доказательства вроде следов на снегу и заявлений о том, что могло быть известно только мисс Константен и мне.

Гипотеза вторая: я стал жертвой чудовищного розыгрыша, устроенного мисс Константен и ее сообщником, который прикинулся бездомным попрошайкой.

Гипотеза третья: все произошло на самом деле, и разум, кочующий из тела в тело – а как еще это назвать? – вполне реальное явление.

Итак, галлюцинация. «Я не чувствую себя психом» – неубедительный довод, хотя психом я себя действительно не чувствую. Если у меня один раз возникла столь реалистичная галлюцинация, значит должны возникать и другие? Но мне же не мерещится, что в электрических лампочках Стинг распевает «Englishman in New York»?[30]

Розыгрыш. Почему выбрали именно меня? Возможно, у Маркуса Анидра есть враги, особенно если его авантюры вскрылись. Но глупо устраивать дурацкий розыгрыш, чтобы свести меня с ума; гораздо проще избить до потери сознания.

Кочующий разум. Вполне правдоподобное допущение для фантастического романа. А здесь, в реальном мире, душа не покидает своего тела. Все сверхъестественное – обман и мистификация.

Из крана в ванну капает вода – кап-кап-кап. Ладони и пальцы у меня розовые, сморщенные. Наверху кто-то глухо топочет.

Итак, что же все-таки делать с Иммакюле Константен, с йети и со странной хренью? Единственный возможный ответ: «Покамест ничего». Может быть, продолжение ждет меня сегодня ночью, или в Лондоне, или в Кембридже. Или, что тоже вполне возможно, вся эта история окажется просто неким сюжетным ответвлением моей жизни, к которому я больше никогда не вернусь.

– Хьюго, ты как там? – Олли Куинн робко стучит в дверь ванной. – Ты еще жив?

– Пока вроде бы да! – отвечаю я, перекрикивая Курта Кобейна.

– Руфус говорит, что нам пора в «Ле Крок», пока там все не забили под завязку.

– Идите уже, займете столик. Я к вам присоединюсь чуть позже.