Костяные часы

Двери «Ле Крока» заперты, внутри темно и Холли Сайкс нет. Наверное, сегодня бар закрыт и Холли придет убирать только завтра утром. Господи, почему я не взял у нее номер телефона?! Ковыляю на городскую площадь, но даже в самом центре Ла-Фонтен-Сент-Аньес пусто, точно перед концом света: туристов почти не видно, машин и того меньше, нет даже человека-гориллы с его блинами, и практически на всех магазинах висят таблички «Fermé»[56]. В чем дело? В прошлом году первого января город так и гудел. Низкое небо висит грудой серых промокших матрасов. Захожу в кондитерскую «Паланш-де-ла-Кретта», заказываю кофе и пирожное «карак», сажусь в угол у окна, не обращая внимания на ноющую лодыжку. Следователь Шейла Янг вряд ли сегодня вспомнит обо мне. Как быть? Что делать дальше? Притвориться Маркусом Анидром? Паспорт на его имя лежит в камере хранения на Юстонском вокзале, в Лондоне. Так, автобусом до Женевы, поездом в Амстердам или в Париж, паромом на воздушной подушке через пролив, самолетом в Панаму; Карибские острова… Наняться на яхту…

Да ладно. Неужели я разом покончу с прошлой жизнью?

И никогда больше не увижу родных? Как-то чересчур внезапно…

Нет, кажется, сценарий такого не предусматривает…

За окном, отделенный от меня тремя футами тротуара и стеклом, проходит Олли Куинн в сопровождении какого-то бодрячка в дубленке. Видно, помощник выпендрежного немца-психопата. Олли бледный и весь какой-то больной. Они шествуют мимо телефонной будки, где вчера Олли истерил из-за Несс, и входят в вестибюль «Свиссбанка», где живут банкоматы. Там Куинн снимает деньги с трех разных карточек, а потом его под конвоем ведут обратно. Я прикрываюсь удачно подвернувшейся газетой. Обычный человек терзался бы угрызениями совести или злорадствовал бы, но я смотрю на эту парочку, будто на сцену из сериала «Инспектор Морс».

– Доброе утро, пижон, – говорит Холли, держа в руках чашку горячего шоколада. Она прекрасна. Она самодостаточна. Она в красном берете. Она очень проницательна. – Ну, что еще стряслось?

– У меня все прекрасно, – непонятно почему возражаю я.

– Можно мне присесть? Или вы кого-то ждете?

– Да. Нет. Прошу вас. Садитесь. Я никого не жду.

Она снимает лыжную куртку – ту самую, мятно-зеленую, – садится напротив, кладет на стол красный берет, разматывает кремовый шарф на шее, сворачивает его в клубок и накрывает им берет.

– Я только что заходил в бар, – признаюсь я, – но решил, что вы, наверное, катаетесь на лыжах.

– Склоны закрыты. Надвигается буран.

Я гляжу в окно:

– Какой буран?

– Надо слушать местное радио.

– Кто ж выдержит столько повторов «One Night in Bangkok»?

Она невозмутимо помешивает шоколад.

– Вам бы лучше вернуться домой – через час здесь будет нулевая видимость. А тогда даже в трех ярдах ничего не разглядеть. Ослепительная белая мгла.

Она отправляет в рот ложечку пены и ждет, когда я расскажу, что со мной стряслось.

– Я только что выехал из отеля «Четвинд-Питт».

– На вашем месте я бы снова туда заехала.

Я издаю гудение подбитого самолета:

– Проблематично.

– Скандал в семействе пижонистого кобелины Руфуса?

Я наклоняюсь к ней:

– Они сняли девиц в клубе «Вальпурга», а те оказались проститутками. И сутенеры этих девиц в данный момент выжимают из ребят все до последнего сантима. Я сбежал через аварийный выход.

Холли не выказывает ни малейшего удивления: на лыжных курортах такое случается сплошь и рядом.

– Ну и каковы же ваши планы на будущее?

Я гляжу в ее серьезные глаза. Разрывная пуля счастья прошивает мне нутро.

– Пока не знаю.

Она делает глоток шоколада, и мне очень жаль, что этот шоколад – не я.

– А вы, похоже, не особо волнуетесь; я бы на вашем месте так не смогла.

Я отпиваю кофе. Где-то в пекарне шкворчит сковорода.

– Я не могу этого объяснить. Какой-то… неминуемый метаморфоз. – Очевидно, что Холли меня не понимает, но я ее не виню. – Вот у вас когда-нибудь было… ну, так, что вы о чем-то знаете, хотя знать этого не можете… Или… или исчезнувшее время. Не в смысле «ох, как время летит!», а как при гипнозе… – я прищелкиваю пальцами, – раз – и пары часов как не бывало? Буквально за миг, за один удар сердца. Возможно, исчезнувшее время – просто отвлекающий маневр, но я отчетливо ощущаю, что моя жизнь меняется. Метаморфоз. Другого слова не подыскать. А у вас отлично получается не показывать виду, что я вас пугаю, но ведь я сейчас несу совершеннейшую, совершеннейшую, совершеннейшую чушь…

– Слишком много «совершеннейших». Не забывайте, я работаю в баре.

Я борюсь с отчаянным желанием перегнуться через стол и поцеловать ее. А она даст мне пощечину. Скармливаю кофе еще кусочек сахара.

Она спрашивает:

– А где вы собираетесь жить во время этого самого метаморфоза?

Я пожимаю плечами:

– Он властвует надо мной. А я над ним не властен.

– Звучит прикольно, но это не ответ. Автобусы сейчас не ходят, а в гостиницах нет мест.

– Да, очень несвоевременный буран.

– Есть и еще кое-что, о чем вы не упоминаете.

– Ну да, тонны всякой всячины! Но о ней я, наверное, никому и никогда не расскажу.

Холли отводит глаза, принимая какое-то решение…