Косточка хурмы

Ламеш дю Лис Косточка хурмы

Слёзы, текущие из печальных глаз Мисаки, казались ей кровавым ручейком. Чем дольше она смотрела на бездыханное тельце своего недавно рождённого ребёнка, тем сильнее всё становилось бледно-алым пред её глазами. Она старалась вытирать их длинным рукавом кимоно, а её крик разносился скорбью по всему замку. Маленькие глазки закрыты, они практически не успели увидеть этот мир. Носик сделал вдохов меньше, чем большинство самураев успело выпить чашек сакэ. Ротик не успел произнести имя любимой матушки. Но дитя уже познало страдания и жестокость этого мира. Убитая горем мать судорожно хватала пальцами крошечную белую ручку, нежно её гладила, выкрикивая имя своего сына, словно в надежде, что тот сейчас проснётся от просто глубокого сна…

Но дух уже покинул недавно появившееся на свет тело. И Мисаки знала, что теперь маленькая душа её сына будет проклята. Ведь он только недавно родился, и не успел совершить никаких благих дел. Он вообще ничего не успел сделать! Его карма пуста, а потому черна. Будда не простит его. Ребёнок умер, доставив ей столько горя и страданий. Так считает Будда, но не убитая горем мать. Она ни в чём не винила своё умершее дитя. Она не испытывала к нему ничего, кроме любви, согревающей сильнее солнечных рук Аматэрасу. Никакой ненависти. Даже более… Зарождавшееся в ней семя ненависти было направлено к тем, кто это совершил. Да, её дитя было убито. Все находившиеся в комнате отчётливо видели на тоненькой шейке следы пальцев. Ребёнка задушили. Кто мог совершить подобное? Но не только к этому чудовищу, начавшие поглощать сердце матери тёмные чувства были направлены и к Будде. Который не защитил! Который не уберёг! Который не предупредил! И который теперь осудит её ребёнка, заставит его мучиться вечно! Её сын не сможет пересечь реку Сандзу, и будет вынужден вечно томиться в аду. «Будда не простит его», шёпотом повторяла женщина. «Будда не простит его…» Таково учение Будды.

Какая мать выдержит такое?

Служанки ничем не могли помочь госпоже. Они не смели издать ни звука, лишь с застывшими лицами смотрели на эту картину. Верхний этаж крошечного замка и так практически не имевшего влияния клана, потерявшего единственного наследника, был омрачён страшным зрелищем. Единственная дочь даймё, прекрасная девушка, в отсутствие у хозяина сыновей, вынуждена была стать защитницей клана, она рыдала над телом своего безжалостно задушенного сына. Её чёрное с белым, расписанное цветками сливы кимоно, вместо веры и жизнелюбия, теперь источало вокруг лишь ощущение смерти. Стража опрашивала слуг, но никто не мог пролить свет на то, что здесь произошло. Но одна девушка, смущённо опустив голову, сказала, что услышала, как ребёнок проснулся и решила его проведать. Стоило ей отодвинуть перегородку фусума, как она увидела выпрыгивающую прямо наружу замка фигуру служанки. Стража не поверила ей, и собралась увести опустившую голову, но искренне преданную девушку.

Мисаки не слышала ничьих голосов вокруг, на эти долгие мгновения всё перестало для неё существовать. Со слезами её покидала и собственная жизнь, которую у неё отняли вместе с её ребёнком. Но слова девушки врезались в её разум. Никто ей не поверил. Но Мисаки знала. Она знала кто это сделал. Слова служанки не были ложью. Хозяйка замка встала и мягко положила ладонь на руку стражника, остановив его, и приказав отпустить девушку. Тот изумлённо взглянул в лицо хозяйки. Помимо слёз и покрасневших глаз он увидел на её лице улыбку, которая согревала её поданных все эти годы, и которая далась ей сейчас с таким трудом. Но эта улыбка была лишь маской, которую хозяйка замка надела чтобы успокоить и вдохновить своих подданных, ведь она до сих пор остаётся дочерью своего отца и должна поддерживать порядок. Мисаки знала, что её люди тоже страдают, не только она одна. В этот момент Мисаки была наполнена решимостью столько же, сколь и скорбью. Но печаль начинала уступать жажде мести…

***

На пустынном берегу Сай-но Кавара лежал маленький мальчик, одетый в белоснежное кимоно. Посасывая большой палец маленькой ручки, он сладко предавался сну. Неожиданный грохот, раздавшийся вдали, заставил его очнуться. Мальчик поднял голову и сел, в недоумении оглядываясь вокруг он никого не увидел. Помогая себе ручкой, поднялся и неумело встал на ноги. Представшее его взору зрелище не вызвало любопытства, присущего всем деткам, оно вызывало чувство тоски и безнадёжности. Уныния, скуки и того, чего ребёнок ещё даже не знал.