Костотряс

Двери. Четыре двери в тесном коридорчике — одна ведет в кладовку, три другие — в спальни.

Дверь Зика была распахнута.

Она чуть не выронила лампу с пулей заодно. Слепой ужас сдавил ей грудь, пригвоздил к месту.

Стряхнуть его можно было единственным способом — пошевелиться. И она поволокла ноги к коридору. Может статься, к ним нагрянули воры… вот только какое-то первобытное чутье подсказывало ей, что посторонних здесь нет. Слишком законченной казалась пустота, слишком глубоко отдавались звуки. В доме никого не было, в том числе и тех, кому тут находиться не полагалось.

Комната Зика выглядела почти так же, как и за день до этого. Ни особой чистоты, ни беспорядка — личных вещей у мальчика было всего ничего.

И лишь выдвижной ящичек сиротливо лежал на кровати.

Поскольку он был пуст, а Брайар понятия не имела, что могло в нем лежать раньше, она сразу направилась к комоду и проверила остальные. В них тоже ничего не обнаружилось, кроме одинокого носка, который до того зиял дырами, что превратился в сетку.

У мальчика была торба. Точно была: с ней он ходил в школу, когда удостаивал ту посещением. Брайар сама ее смастерила из завалявшихся лоскутов парусины и кожи — шила и шила, пока у нее не получилась достаточно вместительная и крепкая сумка, способная выдержать груз учебников, на которые они едва наскребли денег.

И вот ее-то Брайар и не могла найти.

Быстро обшарив комнату, она ничего не достигла: не было даже намека на то, куда подевался мальчик или сумка… пока ей не пришло на ум опуститься на колени и задрать край одеяла. Под самой кроватью — пусто. А вот под матрасом, между рамой и слежавшейся периной, бросался в глаза бугор правильной формы. Просунув руку, Брайар выудила связку чего-то гладкого и хрустящего между пальцами.

Бумаги. Небольшая пачка бумаг всех форм и размеров. В том числе…

Она перевернула ее, осмотрела спереди и сзади, и легкие сдавило таким ледяным страхом, что стало трудно дышать.

…карта центральных кварталов Сиэтла, разорванная пополам.

Надо полагать, на недостающей половине был изображен старый деловой район — тот, что пал жертвой чудовищного землетрясения, последовавшего за пробным пуском Костотряса… тот, где несколько дней спустя потекли первые струйки Гнили.

Откуда Зик ее взял?

С одного края городского плана виднелась аккуратная линия отрыва, — похоже, раньше он красовался в какой-то книге. Однако скромная Сиэтлская библиотека так и осталась за запретными стенами, и книги в городе теперь встречались редко, а стоили немало. Купить такую ему было бы не по средствам, хотя он мог ее украсть или…

От карты странно пахло. Брайар добрых полминуты продержала ее в руках, прежде чем учуяла запах, — тот оказался до того знакомым, что его легко было не заметить. Она поднесла бумажку к носу и принюхалась. Может, ей это только чудится. Но есть один хороший способ увериться.

Она пробежала по коридору к себе в комнату и принялась копаться в высоком и скрипучем платяном шкафу, пока не нашарила нужную вещь — фрагмент линзы, оставшийся с давних времен, с самых первых и самых тяжелых дней… дней, когда приказ об эвакуации только-только вышел и был довольно расплывчатым. Никто не был до конца уверен, от чего спасается и почему; зато все усвоили, что напасть становится различимой для глаза, если надеть маску или очки с подцвеченными линзами.

Других способов на тот момент не существовало. Спекулянты приторговывали стекляшками прямо на улицах, заламывая неслыханные цены, — и не все линзы были настоящими. Кое-какие повытаскивали из промышленных масок или защитных очков, а подделки подешевле так и вовсе мастерили из обычных моноклей и бутылочных донышек.

О деньгах в ту пору никто не задумывался. Брайар досталась линза размером с ладонь — зато настоящая, и пользы от нее было ничуть не меньше, чем от тех очков, что остались на очистной станции вместе с перчатками.

Она затеплила еще пару свечей и отнесла в комнату Зика. Поставив их рядом с лампой, Брайар поднесла к глазам исцарапанную стекляшку и присмотрелась к вещам, обнаруженным в матрасе. И действительно, все они: карта, всякие листовки, обрывки плакатов — испускали нездоровое, желтое свечение, которое лучше любых табличек указывало на исходящую от них угрозу.

— Гниль, — простонала она.

Бумаги носили обильные следы заразы. До того обильные, строго говоря, что происхождение этих бумаг практически не вызывало сомнений. Едва ли ее сын отдал за них деньги — за диковинки из города, скрытого за исполинской глухой стеной. В некоторых лавках и в самом деле торговали вещичками, оставшимися после эвакуации, но стоили те недешево.

— Черт бы побрал его безмозглых дружков вместе с их дурацкой желтухой, — вырвалось у нее. — Черт бы побрал их всех.